Валентин Иванов - Возвращение Ибадуллы

Дивона сделал паузу и добавил безразличным голосом:

— Я вижу, что больше мне нечего сказать вам. Мир вам, люди. Я устал и хочу спать.

Люди зашевелились, но никто не поднялся. Раздались возражения:

— Нет, нет. Мы не уйдем. Мы поймем тебя. Говори!

— Хорошо, — ответил дивона. — Я расскажу вам о делах других людей и о примерах, достойных подражания…

Над глиняным городом висело невидимое во мраке облако тончайшей горячей пыли. Дыхание людей казалось знойным.

Духота в зале умерялась размахами громадного веера, подвешенного к потолку. Бесшумный мотор приводил в движение широкие лопасти. Искусственный ветер разгонял табачный дым и освежал обширную столовую.

На белой скатерти стояли электрические вентиляторы. Тихое жужжанье пропеллеров помогало вееру и не мешало разговаривать.

— Вы положительно делаете из меня ходячую справочную книгу, мой дорогой Сэгельсон, — самодовольно шутил за вином и десертом генерал сэр Барнс Этрам.

— Ничего не поделаешь, мы всегда торопимся, а от такого чичероне, как вы, не отказался бы и сам президент, — польстил Сэгельсон. — Я всегда хочу понимать все, что видят глаза. Например, сегодня этот грязный нищий бросил в нас камень…

— И не добросил его…

— Вот именно. Не понимаю его психологии. Он сумасшедший, а? Ведь здесь не запирают сумасшедших? Я рассуждаю так: у нас каждый парень, у которого ладно с мозгами, выберет удобную позицию на верный выстрел, влепит пулю в цель и удерет, если это нужно.

— Был такой разбойник Баче-Сакао, он же Хабибулла, сын водоноса. Счастливый соперник афганского падишаха Амануллы, калиф на час… А вы не помните, полковник, какой смертью закончились дни его недолгого величия?

Вопрос показался полковнику Сэгельсону совершенно не идущим к делу. Он сморщил лоб, пытаясь вспомнить, и ответил наугад:

— Кажется, его пристрелили? Нет, зарезали.

— Память изменяет вам. Был зарезан законный преемник Амануллы, Надир-Хан. А Баче-Сакао был судим афганским судом по мусульманскому праву и по приговору был побит камнями во рву кабульского кухендиза, городской крепости, в ноябре 1929 года.

— Бр… — поежился полковник. — Паршивая, собачья смерть. Но позвольте, какая же связь с нашим бродягой?

— Прямая и простая. Камень в руке мусульманина выражает проклятие. И совершенно не обязательно попасть в цель. Уверяю вас, что далеко не каждый брошенный собравшейся толпой камень долетал до Баче-Сакао. Я был там и видел. Но это ничуть не мешало символичности народного проклятия и реальности самой казни.

— Чорт побери! — злобно воскликнул полковник. — Теперь я буду обращать больше внимания на того, кто, будь он сам проклят, посмеет бросать в меня камнями!

— Советую вам ограничиваться более меткими, чем сегодняшний дервиш, — порекомендовал генерал.

В зал вошел метрдотель-европеец и торжественно доложил:

— Мистер Касим-Хан!

За слугой появился тот самый красивый высокий человек в шелковом костюме и белой чалме на голове, которого обличал дивона Эль-Мустафи.

Совершенно как в оперетте «Баядерка», как показалось полковнику Сэгельсону, Касим-Хан приложил ладонь к груди и наклонил голову для общего поклона. Затем он по-европейски пожал всем руки и непринужденно уселся, не ожидая приглашения.

Полковник вопросительно взглянул на инженера Никколса, и тот представил гостя:

— Мистер Касим-Хан, видный деятель и негоциант. Мистер Касим-Хан был нашим генеральным подрядчиком по найму и расчетам с рабочей силой во время строительства базы.

— Я поспешил сюда, чтобы приветствовать моего старого друга, достопочтенного сэра Барнса, а также и вас, многоуважаемый полковник, и поздравить вас с благополучным прибытием. Я был заблаговременно извещен нашими общими друзьями, — говорил Касим-Хан, играя низкими нотами голоса.

— Очень приятно, мистер Касим. Надеюсь, все в порядке и нет никаких спорных претензий? Как, Никколс, вы не собираетесь жаловаться друг на друга?

— Вполне удовлетворен нашей совместной работой, — опередил Никколса Касим-Хан. — Надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество. Я могу всегда поставить любое количество рабочих. То же самое относится к материалам. Могу оказать кредит на самых выгодных условиях и на разумные сроки. Мой девиз — братство и взаимопонимание, дружба наций и взаимопомощь.

— В свое время, в свое время, — не слишком любезно отозвался полковник. Ему не понравилась развязность мулата, как он про себя окрестил неожиданного визитера, и, чтобы поставить его на место, Сэгельсон небрежно бросил: