Сергей Андреев-Кривич: Может собственных платонов...

Большая двинская вода спала, река посветлела, легла в берега.

По песку разбросан обломанный и обтертый льдом выкидной лес-плавун, лежат на песке спутавшиеся корнями лохматые пни-выворотни — обросшие гривами поднявшиеся со дна чудища, водяные, безжизненно теперь покоящиеся на суше; обсохла нанесенная в половодье на кусты прибрежного ивняка трава, повисла на ветвях, листве.

Отчалив от крутого берега Курополки, на котором стоят сбегающие избами к воде деревня Мишанинская, соседняя Денисовка и другие небольшие куростровские деревни, идет по Двине на Архангельск ломоносовский гуккор. На Архангельск и дальше — к Белому морю и за Святой нос, в океан. Новый мореходный год, 1728, начался.

Вся Двина в парусах. Прямые паруса круто выплескиваются с реев [8] Рей (или рея) — подвешенная на мачте поперечина, к которой привязываются прямые паруса. , полны ветром, будто взлетают над судами; косые — отточенные ножи, врезающиеся в небо. Идут по реке суда.

Начинают они идти по Двине в середине мая, спускаясь от Вологды, проходя мимо Холмогор и Курострова, и идут весь июнь, держа путь к Архангельску: дощаники, струги, карбасы. Змеятся, тихо сдаваясь по течению бревенчатые гонки — соединенные между собой вереницей плоты. Ведут их умудренные погонщики, осторожно загребающие громадными потесями и гребками — правильными веслами, выставленными спереди и сзади гонки; зорко следят погонщики за тем, чтобы не «высушить» плот — не посадить его на мель. Пройдет хлебный плот, сундуки которого набиты сыпью — зерновым хлебом. За ним увидишь в идиль — обведенный перилами плот; плывут на в идиле в Архангельск дрова.

По левому борту осталась Курья, погост [9] Погост — здесь: селение, деревня. с церковью, идут двинские берега, то устланные под угором [10] Угор — крутой, обрывистый берег. дресвою [11] Дресва — крупный песок, щебень. , то тонким лезвием врезающиеся в воду песчаными отмелями.

В последней раз вспыхнул весенний солнечный свет по влажной гряде Палишинского ельника. Речная излучина, поворот — и родной берег пропадает за порослью уже набравшегося листом прибрежного голенастого ивняка.

Не в первый уже раз идет с отцом в море Михайло Ломоносов. И давно Василий Дорофеевич Ломоносов решил, что хороший у него помощник растет, смелый, толковый, умелый. Спокойно он доверяет сыну стоять на руле, вести судно.

На Северной Двине в пятидесяти верстах выше Архангельска, у Косковой горы, замыкается идущая сверху большая дуга, по которой текут ее воды. Разливаясь на этой дуге выше Косковой горы по рукавам-полоям, Двина идет ими между поднявшимися островами. Протекши через гряду островов, а также между матёрой [12] Матёрая земля — не островная, собственно земля, суша. и островной землей. Холмогорка, Курополка, Матигорка, Быстрокурка, Ровдогорка, Богоявленка, снова сливаются, и у Косковой горы двинские воды вновь текут одной рекой.

Снова Двина идет одним потоком через матёрую землю, и по всей речной ширине в ветровую погоду опять от края до края катится одна шумящая волна. Двина у гряды островов раздалась широко, верст на двенадцать. Один из островов расположился как раз напротив Холмогор, стоящих в семидесяти с небольшим верстах выше Архангельска. На этом острове, называвшемся в старинных грамотах Великим, находилась Куростровская волость, или Куростров.

В Куростровской волости двадцать с лишним деревень облегли покрытую ельником Палишинскую гору и сомкнулись вокруг нее в кольцо. Деревни, или околодки, спускались со взгорий посреди чернолесья [13] Чернолесье — лиственный лес. к низмине; дома прибрежных деревень доходили до песков, которые намыла Двина. У Палишинской горы в числе прочих деревень и стояла деревня Мишанинская. Здесь восьмого ноября 1711 года и родился Михайло Ломоносов.

Одновременно с «Чайкой» пошло на море немало холмогорских и куростровских поморских судов.

Тихо на судах. Идут поморы на трудный и опасный морской промысел. Что впереди? Как-то вернутся они домой? Ведь почти каждый год бывает, что, не встретив среди возвратившихся куростровцев или холмогорцев мужа, или отца, или жениха, вскинет высоко руки и зарыдает жена, или дочь, или невеста…

Думается идущим на море о своей жизни и судьбе. Но больше, чем кто-либо другой, думает об этом Михайло Ломоносов. Ему шестнадцать — семнадцатый, не так и много, но повидать, испытать и передумать ему довелось немало.