Эдвард Радзинский - Боги и люди

ГРИГОРЬЕВ. (вздрогнул). Зачем же так, Михаил Сергеевич?

ЛУНИН (глядя острым, волчьим взглядом) . А я теперь этак всех встречаю, поручик. Эти слова у меня вроде присказки. Да и как иначе назвать мою обитель? На днях ревизия у нас была: сенатор приехал…

ГРИГОРЬЕВ. (торопливо) . Я не знаю… Я в отъезде…

ЛУНИН. Да ничего такого не произошло… не бойтесь… Просто знакомец мой прежний, сенатор, эту ревизию проводил… я его мальчишкой знал по корпусу… Стариком он стал, совсем стариком… Ко мне в камеру заглянул, а на физиономии – участие, мы ведь с ним с глазу на глаз. Рад, говорит, вас видеть, Лунин. А я ему и брякни: «И я вас приветствую в своем гробу». Он так и задрожал. Старики – они про гроб не любят… А вы ведь совсем молоденький… (С маниакальной подозрительностью.) Отчего же вы так испугались – «про гроб»?

ГРИГОРЬЕВ. (торопливо) . Я и не испугался, Михаил Сергеевич. Отчего же мне пугаться… не пойму вас, право. (Стараясь строго.) А вот чей портретец вы на стенку повесили – принужден я спросить.

ЛУНИН. И это – знакомец… Жизнь была долгая, Григорьев, и знакомцев в ней: сенаторы, воры, министры, убийцы, фальшивомонетчики, государи…

ГРИГОРЬЕВ. А это, если не ошибаюсь, государственный преступник Муравьев-Апостол у вас висит?

ЛУНИН (смешок). У нас висит… Ну вот, сами знаете, а чего спрашиваете?

ГРИГОРЬЕВ. Эх, сударь, все вы гусей дразните.

ЛУНИН. Кого дразню?

ГРИГОРЬЕВ. Гусей… Ну зачем же вы государственного преступника и повесили?

ЛУНИН. Это вы его повесили, любезнейший! А я его не вешал. (Смешок) Фраза?

Последние слова он произносит смеясь, туда – в темноту, в толпу мундиров.

Я ведь шутник, господа…

И ЛУНИН захохотал еще пуще.

ГРИГОРЬЕВ. (совсем серьезно) . Не время шутить, Михаил Сергеевич, поверьте.

ЛУНИН (повернулся и долго глядел на поручика своим волчьим взглядом, наконец произнес тихо-тихо). Шабаш?

Молчание.

Когда?

ГРИГОРЬЕВ. Исполнить надлежит сегодня после полуночи.

ЛУНИН. Пуля?

ГРИГОРЬЕВ. Совсем иначе, Михаил Сергеевич. Решено, чтобы никакого вам посрамления не было, дескать, так и так: от апоплексического удара скончались…

Молчание. Смешок.

ЛУНИН. Значит, удавите… Тебе предписано?

ГРИГОРЬЕВ. (только вздохнул). Так что должен я обыск произвести в камере… чтобы никакого противозаконного оружия… (Помолчав.) Михаил Сергеевич, вы ж понимаете, дело совсем тайное… а я такое на себя беру – вас предупреждаю. Но ведь милосердие должно быть.

ЛУНИН. Что должно быть?

ГРИГОРЬЕВ. (твердо) . Милосердие.

Смешок ЛУНИНА, как кашель.

Нет, не одно лишь милосердие, конечно, а обоюдная польза тоже. (Медленно.) Если дадите честное слово подпустить к себе… исполнителей… я ничего обыскивать не стану… Можете сделать в полнейшем одиночестве необходимые приготовления… и помолиться… или написать чего… естественно, без упоминания о… (Замолчал.)

ЛУНИН. А как обману?

ГРИГОРЬЕВ. Что вы, Михаил Сергеевич. Уж если вы свое слово скажете… Да и для вас выгоднее – боли никакой. Я двух человек возьму, они опытные, сноровистые, Родионов и Баранов. У них, почитай, человек по десять на совести… Только пальцы на горло возложат, и не почувствуете. (Тихо.) Если сопротивляться, конечно, не станете…

ЛУНИН. Боишься?

ГРИГОРЬЕВ. А как же вас не бояться… Вас все боятся, Михаил Сергеевич. Одной рукой девять пуд выжимаете, а если еще пистолетик куда припрячете. Удушить-то вас все равно удушим… но крови-то, крови… А зачем? Я все вам как на исповеди выкладываю, чтобы вы помыслы мои знали: вы – нам, а уж мы вам послужим… Все ваши пожелания да распоряжения передам сестрице вашей и еще кому.

ЛУНИН. Когда удавить думаешь?

ГРИГОРЬЕВ. В три после полуночи… уж позже никак нельзя. К трем всех заключенных из тюремного замка выведем… вроде на поверку…

ЛУНИН. На случай, если слова не сдержу?

ГРИГОРЬЕВ. Я того не говорил, только к трем выведем всех! Всех! Из замка!

Долгое молчание.

ЛУНИН. Но условие будет. (Смешок) Насчет шеи моей мы, можно считать, договорились – условие будет насчет глаз моих… Ты знаешь, я католичество принял, чтобы в одной вере с вами не состоять. Оттого, согласись, увидеть последним смертным взглядом ваши рожи…

ГРИГОРЬЕВ. Не понимаю вас, Михаил Сергеевич.

ЛУНИН. Священник католический, который к полякам каждый день в тюрьму приезжает, – он и сегодня приехал?

ГРИГОРЬЕВ. Точно так.