Леонид Ефанов - Князь Василий Долгоруков (Крымский)

А сам Миних, внимательно наблюдавший за передвижениями неприятеля, терпеливо ждал, когда турки увязнут в сражении на правом фланге. И лишь окончательно убедившись в правильности своего замысла, повел четыре пехотных полка с артиллерией налево. Солдаты быстро соорудили из фашин и досок мосты через небольшую болотистую речку, перешли ее, установили на ближайшей горке батарею и, построившись в каре, начали атаку на турецкий лагерь.

Турки поздно заметили этот маневр, попытались остановить каре конницей, но попали под меткий огонь русской артиллерии и, потеряв убитыми и ранеными немало всадников, отступили. Такой же безуспешной оказалась их попытка подтянуть на этот фланг пушки. А спустя три часа уверенно двигавшиеся к лагерю полки разбили ставший у них на пути 3-тысячный отряд янычар.

Неудержимое наступление русского каре окончательно подорвало уверенность турок в возможности поразить неприятельское войско. Они бросили занимаемые позиции и, запалив свой лагерь, в панике стали отступать. Вслед, не приняв участия в сражении, ускакала и татарская конница.

В 7 часов вечера семнадцатого августа Миних въехал на коне в опустевший, догорающий турецкий лагерь.

Малокровная и впечатляющая победа под Ставучанами позволила фельдмаршалу за два дня без помех подойти к Хотину, комендант которого Калчак-паша не стал испытывать судьбу и сдал крепость без боя.

Вместе со своим полком прапорщик Долгоруков вошел в покоренную крепость, участвовал в приеме турецких пленных и несколько дней отдыхал, готовясь к дальнейшему походу в Молдавию.

Побеждая турок в больших и малых баталиях, Миних без особых трудностей прошел по молдавским землям и взял крепость Яссы. Но дальнейший поход фельдмаршала остановил прискакавший в русский лагерь нарочный офицер. В доставленном Миниху пакете сообщалось о заключенном восемнадцатого сентября в Белграде мирном трактате и находился приказ о прекращении военных действий.

И хотя подробных условий мира никто не знал — а они оказались для России не самыми лучшими, — армия отметила окончание войны победными пушечными салютами.

Ожидание скорого возвращения в родные земли лучше самых строгих приказов подстегивало маршировавшие к Днепру полки. Но по раскисшим от холодных осенних дождей дорогам армия двигалась крайне медленно, каждый день теряя от болезней десятки людей. Проведенная же в конце ноября переправа через широкую полноводную реку превратилась для всего войска в одно из самых тяжелейших испытаний.

Изломанный бурным потоком где-то в верховьях, по Днепру шел лед, из-за которого невозможно было соорудить хоть какие-нибудь переправы. Стремительное течение могучей реки яростно бросало ноздреватые льдины на собираемые в мосты плоты и, легко обрывая крепежные канаты, срывало их с якорей, унося в низовья, где в пенистых порогах они разбивались в щепки.

В конце концов, ценой невероятных усилий, пехоту и обозы переправили на лодках и отдельных больших плотах, а тяжелые артиллерийские орудия пришлось обвязывать толстыми канатами и перетаскивать волоком по каменистому речному дну.

Эта адова работа — в холодной воде, на пронизывающем ветру — унесла немало жизней. Но Долгорукову повезло: он хотя и простудился, однако вовремя был отправлен на излечение в лазарет и уже спустя пару недель поднялся на ноги. А затем, выпросив отпуск для поправки здоровья, уехал в родную Москву.

В центральных губерниях России давно лежал снег. Запряженный парой упитанных лошадей, теплый, уютный возок, подряженный за хорошую плату, быстро катил по накатанным дорогам. Желая поспеть домой к Рождеству, Василий не стал торговаться — заплатил за возок едва ли не половину своего офицерского жалованья, но зато теперь сладко посапывал на лавке, укрывшись с головой толстым овчинным тулупом, захваченным в Яссах в качестве одного из своих трофеев.

Москва встретила 17-летнего прапорщика видимыми издалека золотыми маковками церквей, полуденным звоном колоколов и сочным запахом стелившихся над землей печных дымов. После привычного по походной жизни армейского многолюдья белокаменная показалась ему каким-то полупустынным неживым городом.

Покружив по заснеженным московским улицам, обогнав несколько неторопливо двигавшихся карет, возок выехал на Охотный ряд и остановился у парадных дверей долгоруковского дома.

Василий выскочил из возка, волнуясь, толкнул тяжелые двери и, не в силах сдержать охватившего его ликования, закричал во весь голос: