Александр Кравчук - Нерон

В том же 42 году перед императрицей и вольноотпущенником открылась великолепная возможность отличиться. Был раскрыт настоящий, подлинный заговор! Наместник Далмации Скрибониан по договоренности с несколькими римскими сенаторами поднял мятеж. Они намеревались свергнуть существующее правление и восстановить прежнее, республиканское. Заговорщики были фантазерами и доктринерами. Когда далматинские легионеры узнали о намерениях своего военачальника, то тотчас оставили его: против императора они сражаться не будут! Часть заговорщиков покончила с собой, многих же, подозреваемых в соучастии, пытали и казнили. Политические последствия заговора и мятежа оказались крайне серьезными. Клавдий навсегда потерял доверие к сенатскому сословию, стал еще более подозрительным, целиком доверял лишь жене и вольноотпущенникам.

Разнузданная, всемогущая императрица превратила дворец в публичный дом. Никто не смел донести об этом ее мужу. Префект преторианцев, который показался Мессалине недостаточно преданным, погиб. Глухое молчание покрывало все ее происки, все более откровенные и наглые.

Перепуганный Сенека лихорадочно искал спасения. Но что мог он сделать на Корсике, отрезанный от мира, затерянный посреди скал и моря? При нем остался лишь его писательский талант. Случилось так, что как раз в то время умер брат Полибия, императорского вольноотпущенника. Сенека знал Полибия, ибо тот интересовался литературой. Он перевел Гомера на латинский язык, а на греческий — Вергилия. Полибий возглавлял канцелярию научных розысков для нужд императора. Изгнанник счел уместным напомнить о себе этому влиятельному лицу, одновременно засвидетельствовав свою преданность императору. Все это он изложил в пространном письме, которое содержало соболезнование и слова утешения Полибию в связи со скорбной утратой. Были там и такие фразы: «Сколько бы раз твои глаза ни наполнялись слезами, обращай их к императору. Слезы высохнут при созерцании великого и светлого божества. Блеск его ослепит тебя, и ты уже ничего другого не будешь видеть, созерцая его. Думай о том, на кого глядишь днем и ночью, с кем никогда мысленно не расстаешься. А при ударах судьбы призывай его на помощь.

Разве сам вид императора, сама мысль о нем не послужат тебе скорым и наилучшим утешением? Только бы боги и богини продлили его пребывание на земле! Только бы в своих деяниях он сравнялся с божественным Августом и превзошел того продолжительностью своего правления. Только бы смерть никогда не наведалась в его семью, пока он сам пребывает среди смертных! И да отдалится этот день вплоть до времени наших внуков, когда его род сможет зачислить императора в разряд небожителей!

Позволь же ему, судьба, исцелить род человеческий, издавна уже больной и зараженный! Позволь ему упорядочить и восстановить все то, что ниспровергнуто безумием предыдущего властителя. Пусть во веки веков сияет эта звезда, которая озарила мир, сползающий в бездну, погрязающий во мраке!»

Позже Сенека крайне стыдился этого письма. Действительно, банальная лесть славы не приносит. Хуже всего, однако, было то, что ценою подобного унижения он не приобрел ничего. Полибий, если и прочитал «Утешение», не подумал отблагодарить автора.

Через каких-нибудь три-четыре года из Рима пришло известие, от которого Сенеку обуял глубочайший страх: Полибий восстановил против себя Мессалину, впал в немилость и покинул мир живых! Как же должен был волноваться незадачливый льстец повергнутого любимца фортуны! К счастью, в Риме никто не помнил, что на Корсике бьется сердце, столь преданное Полибию.

47 год запечатлелся в памяти римлян не только смертью вольноотпущенника; это событие, впрочем, многие встретили с удовлетворением, как заслуженную кару за надменность и зазнайство сей особы. Однако в том же году погиб и достойный сенатор, дважды бывший консулом, баснословный богач Валерий Азиатик. Он равно восстановил против себя как императора, так и Мессалину. Та обратила на него внимание из-за любовной связи, какая завязалась у него с Поппеей Сабиной, как говорили, самой красивой женщиной в знатном обществе тогдашнего Рима. Уже одной красоты было достаточно, чтобы навлечь на Поппею ненависть Мессалины, а она к тому же посмела еще обольщать актера Мнестера, одного из любовников императрицы! Завистливая властительница рассчитывала, устранив Азиатика, одновременно погубить и соперницу. Помимо этого, Мессалина жаждала завладеть его великолепными садами, некогда составлявшими собственность Лукулла; Азиатик расширил и улучшил их, создав самый замечательный частный парк в Риме.