Александр Кравчук - Нерон

— Ты сам знаешь все! Отплати же теперь благодарностью любимейшему цезарю!

Перепуганный префект выдавил из себя что-то невразумительное. На него тотчас наложили оковы.

Фений сам себя сгубил. Его офицеры готовы были нанести удар по Нерону еще в ходе допроса. Ждали только знака своего командира. Теперь поочередно все гибли. Умирали, однако, мужественно. Трибун Субрий Флав прямо заявил Нерону:

— Никто не был более предан тебе, чем я. Но я возненавидел тебя, когда ты убил свою мать и жену, когда сделался возничим, актером, поджигателем!

Он отругал солдат, рывших ему могилу перед казнью:

— Могила мелкая и узкая. Даже этого вы не умеете делать по уставу!

Палач велел ему как следует подставить затылок. Флав и здесь дал достойный ответ:

— Вот только сумеешь ли ты отрубить ее как следует!

И действительно, у палача так дрожали руки, что он отрубил голову лишь со второго удара.

Лукан умирал как пристало поэту. Он велел вскрыть себе вены, а когда ощутил уже хлад смерти, начал декламировать стихи из своей поэмы, в которых воспевал смерть солдата, умирающего от потери крови.

Гибли, однако, не только участники заговора. Нерон, воспользовавшись случаем, расправился также и с теми, кого просто не любил. Консула Вестина он не терпел, ибо тот позволял себе злобные шутки, в последнее же время женился на красивой Статилии Мессалине, а император сам на нее метил. Солдаты внезапно окружили дом во время происходившего там пира. Все прошло с молниеносной быстротой. Вестина заперли в спальне, врач, которого солдаты привели с собой, вскрыл вены хозяину дома и велел сразу же перенести его в ванну с теплой водой. Вестин не произнес ни слова. Пировавшие остались в зале, окруженные вооруженными людьми. Им казалось, что настал их смертный час. Они долго пребывали в тревоге. Стражи удалились только тогда, когда Нерон решил:

— Достаточно с них этого покаяния за пир у консула!

Однако два заговорщика остались невредимыми. Один из них — Антоний Натал. Так отблагодарили его за выдачу остальных. Вольноотпущенник Милих стал богачом. Свою фамилию он обогатил греческим прозвищем Soter, или Спаситель.

По мере того как число трупов и изгнанников увеличивалось, учащались и пламенные проявления радости и благодарности императору. На Капитолии богам приносили жертвы, дома же украшали символом свадьбы — лавровыми ветками. Подобным образом родственники и друзья смертников стремились отвратить от себя гибель. По-настоящему могли радоваться только преторианцы, которые получили по две тысячи сестерциев награды и дармовой хлеб. Их командиру Тигеллину император вручил триумфальные знаки отличия.

Вторым префектом преторианцев вместо казненного Фения стал Нимфидий Сабин, сын вольноотпущенницы, бывший офицер легиона. У него имелись какие-то особые заслуги в раскрытии заговора, так как Нерон удостоил его консульских знаков. Среди сенаторов, отмеченных императорской милостью, оказался также Марк Кокцей Нерва. Ему было тридцать пять лет, в будущем году ему предстояло стать претором. Неизвестно, как Нерва посодействовал раскрытию заговора, факт, однако, что он получил триумфальные отличия. Тридцать лет спустя тому же Нерве предстоит стать императором и открыть собой ряд лучших властителей империи.

Сенат делал все возможное, чтобы выразить свою радость по поводу спасения Нерона. Постановили учредить культ Солнца, поскольку это божество имело свой храм в пределах Большого цирка и поскольку сочли, что именно оно раскрыло происки, которые должны были осквернить цирк и его святыню. Месяц апрель решили назвать Неронием и навсегда увековечить чудесное спасение императора от гибели. Богине Благополучия, Салюс, назначено было получить отдельный храм.

А на монетах, отчеканенных в том году, появились надписи: Securitas August — Безопасность Августа; Genius Augusti — Божество Августа; Jupiter Custos — Юпитер Защитник.

Летом 65 года Неронии состоялись вторично. Император лично выступил на сцене, хотя сенат, стремясь избежать этого, уже заранее присудил ему первую награду за исполнение песен и венок за красноречие. Но Нерон не согласился с таким явным ущемлением прав соперников, все должны получить равные возможности! Сначала он декламировал собственную поэму, позднее же, после усиленных просьб публики, пел, аккомпанируя себе на лютне. Все это он проделывал с манерами профессиональных певцов. Когда закончил выступление, отвесил зрителям поклон, слегка согнув колено и очертив широкий круг рукой. В волнении он ожидал решения судей, в то время как публика безумствовала от восхищения. Театр огласился нарастающим валом скандируемых возгласов и бурными аплодисментами. Да и трудно было не проявить восторга: за этим следили солдаты, их расставили с бичами в руках меж сидений. Выступления продолжались долго и почти без перерывов, что доставляло массу неудобств, особенно сановникам. Ибо они оказались под неусыпным наблюдением известных и неизвестных доносчиков, которые бдительно следили за выражением лиц и поведением зрителей. Даже выход по нужде мог послужить поводом для обвинения.