Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

Но в том-то и дело, что по суворовской военной науке война не могла считаться законченной, пока армии противника не были до конца разбиты. А Моро как бы притаился, запрятался за скалами, выжидая лишь момента, чтобы, оклемавшись, вновь броситься на обидчика. В помощь же ему движется со своею Неаполитанскою армиею Макдональд.

Расчет французов прост: зажать союзные войска между молотом и наковальнею и враз их размозжить, оставив лишь мокрое место. Для этого у неприятеля имеются все возможности. Только под началом одного Макдональда тридцать шесть тысяч штыков и сабель. Под рукою же Суворова из его восьмидесяти — лишь двадцать восемь тысяч. Все остальные силы по строжайшему повелению гофкригсрата распылены заняты осадою шести крепостей. На крепости же теперь не следовало бы тратить силы: они сдадутся и без боя, если главные французские армии окажутся разбитыми.

И все же Суворов, несмотря на явный перевес неприятеля, решил его атаковать. Иначе говоря, разбить по частям. И сначала — самого грозного, еще не потрепанного противника — армию Макдональда, спешащего с юга.

У Жака Стефана Макдональда, тридцатичетырехлетнего генерала, сделавшего карьеру в армии Наполеона Бонапарта, не было сомнения в том, что он без особого труда опрокинет неприятеля.

В самом начале июня его войска подошли к реке По и, двигаясь вдоль нее, прямо с ходу выбили из Пьяченцы малочисленный австрийский отряд. Путь далее был открыт. И полки французов, не встречая препятствий, подошли к новому водному рубежу — реке Требии — и спокойно переправились через него.

Уверенность в успехе была настолько прочной, что сам главнокомандующий даже счел возможным пока что не идти во главе армии. У него разболелись раны, и он счел за благо отдохнуть и подлечиться в Пьяченце — первом городе, который они взяли. На всякий случай Жак Макдональд формально передал командование генералу Виктору, дивизия которого подошла к нему по приказу Моро. Однако и Виктор, не предвидя опасности, самонадеянно отнесся к поручению и тоже остался в городе. Так что полки и дивизии Неаполитанской армии двигались вперед как бы сами по себе, без единого управления.

Меж тем попавшие под удар австрийцы пришли в себя. К тому же к ним поспешили и свежие батальоны под водительством самого командующего австрийскою частью союзной армии барона Меласа.

Пока не подойдут основные силы во главе с Суворовым, барон Мелас должен был остановить и задержать наступающих. Для этого у деревни Сармато была выставлена батарея из восьми орудий. Как только показалась головная французская колонна, батарея осыпала ее картечью.

Наступающие дрогнули. Первым рассыпался строй дивизии Шарпентье. Казалось, начнется всеобщее замешательство. Но шедшая следом дивизия генерала Рюска, и особенно батальоны польских стрелков из дивизии Домбровского бросились вперед, увлекая за собою тех, кого поначалу охватила паника.

Австрийская батарея была взята. Французская и польская кавалерия лихой атакой прорвала цепи обороняющихся и вместе с пехотою стала теснить полки Меласа.

Весть о том, что Мелас едва держится, Суворов получил в тот момент, когда начал свой марш. Но теперь было ясно, что он не успеет поддержать уже вступившие в бой австрийские войска, даже если станет двигаться ускоренным порядком.

Выход был один: бросить вперед кавалерию. Пехоте же приказать следовать форсированным маршем, готовясь к встрече не только с авангардом французов, но и со всею армиею Макдональда.

Но как разделить командование, если Суворов уже отдал приказ: он сам вместе с князем Багратионом поведет четыре казачьих полка и полк австрийских драгун. Кому поручить пехоту? И тогда фельдмаршал, быстро глянув на князя Петра, подъехал к великому князю Константину Павловичу:

— Вверяю вам, ваше императорское высочество, главные силы моей армии. Не сомневаюсь в том, что войска под вашим командованием вовремя и в полном боевом порядке поспеют на театр войны. С Богом! — и, поворотив коня, вновь всмотрелся в лицо князя Петра.

«Ну как, князь Петр, по-твоему я поступил? Доверие и вправду, брат, окрыляет. Даже из самого плохого, нерадивого солдата доверие начальства может сделать героя. А что, совсем уж у сына императора нет разума и сердца, чтобы почувствовать то, что чувствует солдат, когда на поле боя офицер ему говорит: «От тебя, братец, теперь все зависит, ежели поднимешься из окопа, подползешь невидимо и снимешь вон того часового. А уж мы — следом за тобою — все разом…»