Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

— Три целых дня, говоришь? — воскликнул Багратион. — Так нам более и не требуется! Быстрый удар вдоль Руднянской дороги — и успех обеспечен! Много мы можем здесь положить и пехоты Даву, и кавалерии Мюрата, коли прищучим их порознь. А тогда и сам Бонапарт нам не страшен. Пусть сунется! Получит по морде, как и его маршалы. Только бы твой, Алексей, Даву не выкинул какого-либо подвоха в самый серьезный момент.

Ермолов сразу не сообразил, о каком «его Даву» говорил князь Петр Иванович, пока тот не пригладил на своей голове шевелюру, изображая как бы голый череп.

— Ха-ха-ха! — от души рассмеялся Алексей Петрович — и уже серьезно: — Он же вам, Петр Иванович, слово дал — не сдавать Смоленска!

— Эка чем он прикрылся — словом! — произнес в ответ Багратион. — Ныне, Алексей, не слова — дела все решают. А слов я от него, твоего Даву, не токмо устных, но и письменных наполучал такую гору, что указаниями теми несколько комнат можно оклеить заместо обоев. Как в человеке слабое место зовется?

— Ахиллесова пята? — подсказал Ермолов.

— Вот-вот, она самая, — подхватил Багратион. — А у твоего Даву она состоит в том, что никакой он не то чтобы полководец, но даже и генерал никудышный. Помнишь Прейсиш-Эйлау? Ничего не скажу худого о нем в тех боях — и храбр бывал, и умел стоять насмерть. Так это же он мои указания исполнял! А вот какие команды найдет он теперь для меня и других генералов, в том имею сомнение. Тут решение надо искать не для себя одного. Не задрожат ли поджилки? Вот почему эти твои три дня никак у меня из головы не выходят. Потеряй мы их — и успех будет вырван прямо из рук!

— Три дня тоже, выходит, как ахиллесова пята? Только уже для наших армий, — повторил Ермолов. — Да, дорогой Петр Иванович, вы в корень глядите: бить Наполеона надобно его же методой — напор, натиск, внезапность!

— Верно, Алеша! Только прими, штабист, одну к сей сентенции поправку: то не Бонапартова — Суворова метода. Он еще до французов ее в наши головы вбивал, да находились такие твердолобые, что от них — как от стенки горох. Теперь вот спохватились — у Наполеона принялись науку перенимать. Да только мне, к примеру, она еще с Италии известна. А вот Барклай, чаю, ее никогда не усвоит. Так что следи за ним, Алексей, не дай загубить верно нами задуманное.

В ночь на двадцать шестое июля обе армии выступили из Смоленска. Первая армия двумя колоннами двигалась в направлении Рудни. Колонна же Багратионовых войск перешла на правую сторону Днепра и вдоль берега пошла к селу Катынь.

Войска двигались всю ночь. Погода зарядила еще с вечера на редкость дождливая, с порывами злого ветра. Но то как бы и ободряло.

— Подтянемся к обозначенным рубежам скрытыми непогодью и тогда наверняка одолеем неприятеля! — резонно рассуждали солдаты, готовые ради предстоящей победы перенести любые тяготы и лишения.

Меж тем двадцать седьмого числа, когда до Рудни оставался всего один переход, Первая армия внезапно остановила свое движение. На все запросы Багратиона, почему сне произошло, он не получил вразумительного ответа. Одно он понял из записок. Барклая, посланных к нему: «Следует соблюдать осторожность!» Неприятель, кажется, скопился в Рудне, сообщал далее Барклай, потому он дал армии приказ перейти на дорогу, ведущую к Поречью.

Что же заставило главнокомандующего в одночасье единолично переменить сообща разработанный план и, по существу, сорвать наступление?

В тот день, когда Багратион узнал о внезапной остановке колонн Первой армии и кардинальном изменении ее движения, пришло и другое сообщение. Корпус Платова, шедший в авангарде Барклаевых войск, у деревни Молево Болото встретил сильный отряд французской конницы и разбил его. Тут подоспели кавалеристы Палена, и оба генерала гнали остатки неприятеля до самой Рудни.

В плен было взято пятьсот человек, среди которых, кроме нижних чинов, оказалось несколько офицеров и один полковник. Последний, кстати, показал, что они принадлежат к дивизии генерала Себастиани, которая, увы, теперь почти полностью разбита. А впереди находится авангард маршала Нея, который, как я дивизия Себастиани, ничего не знает о движении в их направлении русских сил.

Так как же можно было при таком счастливом стечении обстоятельств вовсе остановить движение войск, а не бросить их ускоренным маршем к Платову и Палену, чтобы развить так удачно начавшееся наступление?

«Барклай трус и подлец! — вскипел Багратион. — И как только угораздило меня поверить сему изменнику? Хорош и Алешка Ермолов — обещал уследить за сим мерзавцем, неужто теперь с ним заодно?»