Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

И Жером и Богарне получили четкие и ясные распоряжения Наполеона. Вице-король Италии тотчас выдвинул корпус маршала Даву в широкую расщелину между двумя русскими армиями с заданием еще далее оттеснить Багратиона к югу, ни в коем случае не давая ему соединиться с армией Барклая. Пехотные корпуса Вестфальского короля также получили указание теснить Багратионовы войска с юга, чтобы наконец их окружить. Но если маршал Даву был во главе своего корпуса, то Жером находился со своим злополучным обозом далеко от возможного места сражения.

Вестфальский король не спешил и невольно удерживал в бездействии самую мобильную свою силу — кавалерийский корпус Понятовского. Так, с опозданием выступив из Варшавы, Жером два дня провел в Августове, затем на целых четыре дня задержался в Гродно, а на переход в двадцать семь миль до Несвижа потратил целых восемь суток. И там, в Несвиже, дав Багратиону благополучно уйти, отдыхал вновь два дня.

Понятовский был вне себя. Но как мог он повлиять на бесшабашного любителя удовольствий, который сей военный поход воспринял как счастливую возможность удрать от пригляда своей добропорядочной супруги и наконец-то с головою окунуться в море удовольствий! Более того, Наполеонову братцу казалось, что своею склонностью к бурным застольям и кутежам он произведет самое благоприятное впечатление на будущих подданных. Разве не сам брат-император называл поляков легкомысленною нацией, все стремления которой — лишь производить впечатление?

Однако Юзеф Понятовский так не думал. Он был настоящий боевой генерал, как и большинство офицеров и солдат его корпуса. Это ведь они еще в 1794 году в Праге, а затем пять лет спустя в Италии храбро бились против суворовских войск. И теперь ему, мужественному и решительному предводителю польской армии, не терпелось сразиться с Багратионом — одним из тех, с кем он уже не раз встречался на поле боя.

— Ах, эти хвастливые фанфароны из Варшавского герцогства! — топнул ногою Наполеон, когда в Вильне получил письмо Понятовского, в котором князь, избегая резких выражений, тем не менее высказывал недовольство поведением своего командующего. — Разве они, поляки, забыли, что это я создал для них целое герцогство? Теперь же я готов подарить им достойного короля. Однако так ли великодушно готовы они меня отблагодарить? Я тотчас отпишу Вестфальскому королю, чтобы он не церемонился с этими хвастунами, возомнившими из себя невесть каких героев, а гнал бы их в самое пекло. Марш, марш вперед! Мне нужно полное Окружение и полный разгром Багратиона. Как некогда австрийского фельдмаршала фон Мака — разгром наголову, до последнего солдата!

Герцог Ауэрштадтский, князь Экмюльский, он же маршал империи Луи Никола Даву, знал Наполеона значительно лучше, нежели польский генерал, и посему воздерживался от того, чтобы писать императору по поводу действий его августейшего брата.

Грубый и жестокий, маршал не был любимцем в армии. Не способствовало его популярности и отсутствие личной храбрости — качества, которое особенно ценят те, кто постоянно рискует своею жизнью. А таких, кто сам первым кидался в огонь, среди Наполеоновых генералов и маршалов было немало. Назвать хотя бы Мишеля Нея и Мюрата — из тех, что были к этому времени живы и во главе своих корпусов вошли в Россию. Даву, в отличие от них, всегда держался около императора. Он был как бы его неизменной тенью и получал повышения по службе благодаря слишком уж явной личной преданности — его знакомство с Наполеоном началось еще с Бриенна, где они вместе готовились стать офицерами.

Лесть, жестокость и ловкость, замешенные на иезуитской хитрости, были теми качествами, что обеспечивали маршалу успехи в военном деле. Презирая подчиненных ему солдат и офицеров, он безжалостно гнал их на убой и тем подчас достигал победы. Так было в войне с Пруссией, когда он разгромил ее армию под Ауэрштадтом. Так произошло и в Австрии при Экмюле, где он из-за своей грубой ошибки чуть не погубил все дело и лишь благодаря вмешательству самого Наполеона выпутался из катастрофы. Зато за те две битвы он был удостоен герцогского и княжеского достоинств.

Призванный взаимодействовать с Жеромом, он, убедившись в полной его никчемности, с радостью стал потирать руки. Рано или поздно, удовлетворенно решил он, Наполеонов братец опозорится до конца и тогда тем более на фоне провала возрастут его, маршала Даву, заслуги действительные и даже мнимые.