Сергей Мосияш: Скопин-Шуйский. Похищение престола

Палач не менее других рад случившемуся. Гаркает вниз помощнику:

— Спирька-а-а…

Тот догадлив, не зря в подручниках обретается. Швыряет княжий кафтан вверх прямо в руки Басалаю.

Сам князь Шуйский от этой новости едва Богу душу не отдал. Бывает и такое от радости. Ноги в коленках ослабли, трясутся, зубы стучат. Басалай напяливает кафтан на обалдевшего князя.

— Во, Василий Иванович, не зря я время-то тянул, не зря.

— Спасибо, Басалаюшка, — бормочет севшим голосом Шуйский.

— Теперь ты вроде внове народился. А?

— Эдак, эдак, братец.

— Вот царь-то наш Дмитрий Иванович каков. А? Умница. Справедлив. Все ведает, что народу надобно. Все.

Шуйский от счастья почти обезножил, идти не может. Басалай помогает ему спуститься с помоста. А там откуда ни возьмись слуга князя Петька кинулся навстречу, схватил руку Шуйского и, заливаясь слезами, целовать начал.

— Василий Иванович… Василий Иванович…

Шуйский гладит другой рукой Петькину лохматую голову и наконец-то уясняет для себя окончательно: «Жив! Живу! Помилован!»

Князь Скопин-Шуйский прискакал домой на коне, въехал в ворота, кинул повод подбежавшему конюху:

— Напои, дай овса и не медль. И готовь мне колымагу, ту, что полегче.

Встревоженная мать встретила его в прихожей.

— Ну как, Миша?

— Все. Помилован Василий Иванович.

— Слава те, Господи, — закрестилась княгиня. — Обедать будешь?

— Не. Выпью сыты [8] Сыта — медовой отвар, разварной мед на воде. да поеду.

— Куда же? Сегодня ж воскресенье, Миша.

— Царь в Углич посылает.

— Зачем?

— За царицей Марфой Нагой.

— За Марфой? — удивилась княгиня. — Но почему именно тебя?

— Хых, — улыбнулся Михаил. — Он когда согласился помиловать Шуйского, так и сказал: «А теперь, Михаил Васильевич, ты мне услужи, съезди в Углич, привези мою мать царицу Марфу».

— Он что? Спятил? Она ж может не признать его.

— Признает, мама. Куда она денется? Дни три тому туда поехал постельничий царя Семен Шапкин, он уговорит.

— А зачем же еще тебя шлет твой царь?

— Для чести, мама, для почету. Царскую мать должен князь везти, не менее. А из всех Рюриковичей Дмитрий мне только и доверяет.

— М-да, — вздохнула с горечью княгиня. — Велика честь, куда уж. От такого доверия хоша головой в прорубь.

— Ну куда денешься, мама? Кому-то я должен служить? Служу русскому престолу. Я же не виноват, что на него столько желателей.

— Я тебя не виню, сынок. Просто обидно за тебя, что к твоему взросту такое время приспело. Разве ж я тебя для этого вора растила?

— Ну, мама.

— Ладно, ладно. Иди пей сыту да с женой попрощайся. Я распоряжусь тебе на дорогу стряпни в корзину нагрузить.

Скопин-Шуйский в сопровождении полусотни конных стрельцов прибыл в Углич вечерней порой, когда во дворах хозяйки доили коров, воротившихся с пастьбы.

— Давай к приказной избе, — велел кучеру князь.

Войдя в переднюю избы, Скопин увидел справа на залавке у печи мужика, клевавшего носом. Не то сторож, не то рассыльный.

Князю пришлось кашлянуть, дабы разбудить его. Мужичонка ошалело вскочил и, выпучив глаза на важного гостя, отрапортовал:

— Никак нет, не сплю я.

— А я разве спорю, — улыбнулся Скопин. — Скажи-ка лучше, братец, где у вас царский посланец Шапкин.

— Господин Шапкин в красной горнице, — указал мужик на дверь. — Изволят трудиться.

Как оказалось, господин Шапкин в гордом одиночестве «трудился» над корчагой с хмельным медом, закусывая вяленой рыбой. Увидев гостя, обрадовался:

— А-а, Михаил Васильевич, с прибытием вас. Я вообще-то Пушкина ждал, государь сказал — его пришлет с охраной.

— Вот, как видишь, меня послал.

— А я слышу топот копыт, ну, думаю, Пушкин прибыл, — заплетающимся языком говорил Шапкин, наполняя кружку хмельным. — Выпьешь, князь?

— Отчего ж не выпить. Только давай, Семен, решим сначала, где стрельцов разместить.

— Это проще пареной репы, — сказал Шапкин и крикнул: — Эй, Пахом! Подь сюда.

В дверях явился тот самый мужичонка, «клевавший» носом в передней.

— Выспался, хрен луковый?

— Никак нет… тоись…

— Вот что, Пахом, там на улке конные стрельцы, отведи их на постой в Покровский монастырь. Я с настоятелем договорился. Токо скажи им, чтоб коней в ноле не пускали. Разбойники покрадут.

— А как же кормить коней-то?

— Это не твое дело. Пусть с монахами договариваются, у них овес есть, продадут. Могут и зеленки подкосить. Ступай.

Когда мужик ушел, Шапкин извлек из стола вторую обливную кружку. Наполнил обе.