Сергей Мосияш - Скопин-Шуйский. Похищение престола

Яков Делагарди всегда у князя Скопина гость дорогой. Оно и понятно: ратное поле сдруживает крепче родства. Вот и на этот раз, поговорив о приготовлениях к походу, сели вдвоем за стол. Фома, как водится, принес корчагу хмельного меда, рыбку жареную, икорку черную, яблоки моченые и калачей свежих. Все поставил на стол, наполнил чарки и исчез, оставив воевод вдвоем.

После первой же чарки Делагарди заговорил:

— Михаил Васильевич, надо скорей идти на Смоленск.

— А чем коней кормить будем, Яков?

— Дело не в конях, Михаил.

— А в чем?

— Мне не нравится, как к тебе при дворе стали относиться.

— Мне, может, тоже не нравится, Яков Понтусович. А что делать?

— Делать то, князь, на что мы с тобой назначены — воевать. А при дворах… при любых и при нашем тоже одно занятие — поедать друг друга, кто кого опередит.

— Я никого не собираюсь есть, — отшутился Скопин.

— Тебя съедят, Миша, тебя. Вот чего я боюсь.

— Не бойся, Яков. Подавится, — молвил твердо Михаил Васильевич, наполняя чарки. — Ты лучше напомни Горну о пушках. Пусть лично все принимает после ремонта.

— Еверт знает свое дело, Миша, а на лишний помин может обидеться.

— Вот этим мне и нравятся шведы, — сказал Скопин. — Прикажешь ему и можешь не беспокоиться, сделает все в лучшем виде. А нашему долбишь, долбишь… Пока он рукава засучит, пока развернется. Плюнешь, да и сам сделаешь.

Делагарди засмеялся, похлопал ласково Скопина по плечу:

— Эх, Миша, Миша, хороший ты человек. А беречься не умеешь.

— На рати беречься — победы не видать, Яков.

— Я не о рати, я о завистниках. Слишком много их у тебя при дворе. А это чревато…

— Ну хорошо, Яков, перед маем выступим.

— За сколько дней?

— За неделю.

— Ну вот это уже другой разговор. За это не грех выпить.

У храма Покрова на Рву сидел гусляр на ременном стульце, перебирая струны, пел подсевшим осипшим от старости голосом:

Ах как хотелось Дмитрию Ивановичу пнуть по этим гуслям Ногой, чтоб разлетелись на щепочки и дать оплеуху этому гугнявому старикашке, слеподыру несчастному. Гусляр и впрямь был слеп или прикидывался незрячим.

Ударь такого, мигом сотня заступников сыщется. Эвон развесили уши, слушают. Тронь старикашку пальцем, взовьются как бешеные: «Ах ты убогого! Да мы тебя!» И ведь побьют, не посмотрят, что князь. Чего доброго, и убить могут.

Зато надо братца царствующего порадовать. Все не верит, все отмахивается, еще и посохом норовил ударить. Прибежал Дмитрий во дворец: «Где царь?» «В Думе, в Грановитой».

Прождал до обеда у кабинета в приемной. Появился Шуйский с Мстиславским, кивнул брату: погоди, мол. Дождался, когда ушел от него Мстиславский. Вошел, прикрыл плотно дверь за собой:

— Вот ты серчал давеча из-за Скопина. Вон у Покрова гусляр уж в песне его царства Московского правителем навеличивает.

— На кажин роток, Митя, не накинешь платок, — вздохнул Шуйский. — Попоют, попоют да и перестанут. А Скопин что? Не сегодня завтра на войну идет, а там всяко может случиться. Пуля-то не разбират, кто перед ней — смерд ал и князь. Да и потом, окромя его некого боле на короля слать. Измельчали воеводы-то, всяк токо о своей корысти мнит. Забыл, сколько их к Вору перекинулось? А Михайла, слава Богу, мне прямит. Со шведами ладит пока.

— Вот именно «пока».

— Ну а там видно будет.

Не решился Василий Иванович открывать брату, чем юродивая его оглоушила. В свое время по пьянке обещал престол ему отказать, ежели наследник не родится. Да если и родится, все равно велит Дмитрию опекуном быть до взроста. «А скажи о юродивой, он ведь тогда на Михайлу волком осмотреть станет, чего доброго, худое умыслит. Нет, не надо пока. Может, та дура-то нарочи ляпнула. А если вдруг моя Петровна парня родит, назову Михаилом и все. Тогда пусть сбывается по Офросиньему слову».

Опасения Дмитрия Ивановича хорошо понимала и разделяла лишь жена его, Екатерина Григорьевна. Ей тоже не нравилось, что вся Москва «носится с этим Мишкой Скопиным».

— Нашли героя, на шведском коне в славу въехал.

Какой жене не хочется мужа своего царем видеть? А самой царицей покрасоваться? И княгиня Екатерина чем хуже других? Старшая сестра ее, Мария, царствовала за Годуновым, а чем же она хуже ее? Правда, у Марии-то больно смерть люта случилась — задушили беднягу вместе с сыном. Но ведь не каждую царицу душат-то. Даст Бог, ее-то, Катерину, минет чаша сия. Главное, Мите престол раздобыть, а уж посля придумает что-нибудь княгиня, то бишь уже царица, извернется, чай, отцова дочка, Малютиного корня.