Юрий Слезкин - Брусилов

Преображенцы выполнили возложенную на них задачу. Истекая кровью, они все же заняли высоты. Но прискакал ординарец с приказом отступить… Тут впервые услышано было слово: «проданы». Его подхватили почти все — от солдата до командиров рот.

Игорь не узнал своих преображенцев. Куда девалась их гвардейская выправка… Солдаты обросли бородами, обтрепались — никто не мог бы их отличить от «армионцев». Но всего разительнее показалась Игорю перемена в облике и духовной сути офицерства. Среди офицеров непрестанно шли «разговорчики». Так раньше назывались в полку речи на политические темы, которыми большинство гнушалось. Здесь впервые Игорь услышал то, что не было ему известно даже во время его пребывания в штабе фронта. Говорили о предполагавшейся диктатуре Алексеева, об осуществленной диктатуре Штюрмера, о пагубном влиянии царицы, о настоящем заговоре германофилов, запродавших всю армию немцам. Открыто называли Эверта предателем, Рузского — прохвостом, интригующим против Брусилова, Безобразова — кретином. Говорили о «миссии» Протопопова, о его переговорах с Варбургом по приказу императрицы Александры…

Жить к себе затащили Игоря братья Всеволожские. Близнецы, похожие друг на друга, как двойняшки-орехи, они привлекли Игоря еще в корпусе своей жизнерадостностью, добродушием и каким-то внутренним, бесхитростным, идущим от сердца, а не от убеждения, благородством в отношениях с женщинами. Оба не по летам полные, розовотелые, хлебосольные, сладкоежки, они с обезоруживающей всех, не прикрытой никакими фразами ленцой отлынивали от всякого дела, всем готовы были услужить, хотя никогда не удосуживались выполнить обещанное, и никто на них не был в обиде — ни начальство за безделье, ни товарищи за пустые обещания. Зато они сами не сетовали на других, когда их надували. Словом, братья Всеволожские — Борис и Глеб — были так противоположны Игорю, так ни в чем и ни при каких случаях с ним не сталкивались, что не могли ему не нравиться.

Завидя его, братья трусцой побежали навстречу, долго обнимали и не отстали до тех пор, пока он не согласился перебраться к ним.

Игорь, размягченный, растроганный, как человек, вернувшийся в родную семью после долгих странствий, не мог отказать им. Он передал свой чемоданчик денщику Всеволожских.

— У нас на весь полк самый лучший блиндаж, — хвалились братья, — и очень удобно. Две квадратные сажени, три койки, лампа-«молния»… Ну, правда, что сыро, земля мокрая, хлюпает под настилом торфяная жижа. И дрянь всякая завелась! Представь себе — даже муравьи. И что им у нас надо?

— Небось сладостей много, — возразил Игорь, и тотчас перед ним предстало далекое корпусное время, долгие зимние ночные бдения, когда они — несколько приятелей — тайком выбирались из дортуара и в пустой в этот час уборной, сгрудившись у топящейся печки, поджаривали французские булки с сардинками, а братья Всеволожские неизменно притаскивали банки с вареньем, которые опустошались в один присест…

— А-а! Все она же!. — невольно вскрикнул Игорь, спустившись в блиндаж и увидя на стене против входа знакомый портрет. Память тотчас же подсказала ее имя: Аня Белая…

Оба брата были влюблены в эту курносенькую миловидную блондинку еще с корпусных лет.

И вот ее портрет, так же, как в Петербурге в холостой квартирке Всеволожских, висел на стене… Все говорило здесь Игорю о предвоенном Петербурге. Все было так, как тогда, в первый день объявления войны, у цыгана «папаши Дмитро». Плотно сгрудившись у стола на чурбачках, сидели офицеры и подпевали граммофону: «Пупсик, как ты хорош…»

Тотчас же братья принялись за «сооружение» крюшона. За общим говором, пением, смехом Игорь не сразу распознал всех. Кое-кто оказался совсем незнаком: молодые подпоручики, недавно произведенные. Но были и старые знакомые: Родзянко, сын председателя Государственной думы, Трумилин и еще кто-то из однополчан, прибывший из соседней деревни лейб-гусар Трутнев и два императорских стрелка.

Блиндаж оказался действительно просторным, но повернуться в нем было негде. По трем стенкам стояли три дощатые койки, посредине блиндажа вбит был самодельный, об одной ножке круглый стол, под ногами действительно хлюпала проступающая между досками торфяная жижа.

Приход Игоря оборвал песню. После короткого молчания и приветствий поднялся разговор. Игорь, усталый, но счастливый, уселся на койку у передней стены. Говорить ему не хотелось, но он с видимым удовольствием прислушался к разговорам.