Феликс Дан - Падение империи

— Сейчас, сейчас, государыня!.. Вот только еще две шпильки… Теперь твоя прическа готова!

— Хорошо. Теперь впусти гардеробных невольниц и… кто там еще ожидает в приемной. А ты, дорогая Антонина, не хочешь ли познакомиться с новейшей поэмой нашего придворного поэта, пока я оканчиваю туалет? Он недурно пишет, этот ораторий, изображая деяния апостольские в красивых и звучных стихах. Особенно рекомендую тебе предпоследнюю поэму, где рассказано о смерти Себастьяна, побитого камнями.

Старая мулатка широко распахнула двери, ведущие в так называемый малый приемный зал, и опочивальня императрицы сразу наполнилась целым роем невольниц и вольноотпущенниц.

Одни поспешно убирали ненужные уже принадлежности туалета, другие поливали благоухающими эссенциями стены и ковры, третьи приводили в порядок сдвинутую мебель. Большинство же хлопотало около самой императрицы.

Галатея распоряжалась ими, как главнокомандующий своей армией.

Пока одна из невольниц осторожно снимала с императрицы утреннюю тунику из розового шелка, старая мулатка отдавала приказание заведующей царскими одеждами насчет костюма, избранного государыней.

— Голубую тунику из милезийского бархата с жемчужной вышивкой. Сегодня воскресенье, посвященное Царице Небесной. В такой день благочестивые императрицы носят исключительно только белые и голубые одежды, какие носила Пресвятая дева в своей жизни.

Опытная рука старой кормилицы, единственной, имеющей право прикасаться к великолепным волосам императрицы, мимоходом поправила драгоценные шпильки из крупных сапфиров, украшающих сложную прическу Феодоры, и затем оглядела испытующим взглядом тяжелую мантию из серебряной парчи, которую четыре невольницы осторожно вынули из громадного сундука, украшенного вензелем императрицы и устроенного так, чтобы материя не мялась.

— Что нового в городе, Дельфина? — спросила Феодора молодую вольноотпущенницу, усердно шнурующую золотые сандалии на крошечных ножках императрицы. — Кто вчера взял приз в цирке?

— Ты победила, государыня, — радостно ответила молодая женщина, осчастливленная милостивым вопросом. — Твоя партия окончательно разбила Зеленых и взяла все первые призы. Голубые восторжествовали в конном состязании, так же как и в ристалище колесниц.

— Вот это приятная новость. Благодарю тебя, Дельфина! — весело произнесла Феодора. — Я выиграла заклады на два пуда золотом… Ты получишь часть моего выигрыша в награду за известие!

— О, божественная государыня, как ты милостива… к своей верной рабыне… — начала было Дельфина, но Феодора перебила ее нетерпеливым восклицанием:

— Галатея, я вижу письма в руке Эриклеи. Позови ее поскорей… Она ползет, как черепаха… Откуда письма? Из Италии? — обратилась императрица к пожилой гречанке, подносящей ей на золотом блюде несколько свитков и навощенных дощечек.

— Точно так, государыня! Я узнала печать с головой Медузы. Так запечатаны только собственноручные письма готской принцессы Готелинды… А вот это письмо от архидьякона Сильверия. Его привез нарочный из Рима, — для божественной императрицы, в собственные руки…

— Хорошо! Положи их в молитвенник. Я возьму их с собой в церковь… Эльпис, подай мне зеркало! — приказала императрица, на которую три невольницы одели и уложили красивыми складками мягкую тунику из голубого бархата с узкими рукавами, оставляющими открытыми всю нижнюю часть прекрасной руки, и сдерживаемую у талии драгоценным поясом из бирюзы и жемчуга, длинные концы которого падали спереди почти до широкой вышивки, украшающей подол.

На зов Феодоры прибежала молодая, крепкая негритянка с почти двухаршинным зеркалом из гладкополированной серебряной пластины в руках. В богатой золотой раме, украшенной жемчугом, это зеркало могло быть вставлено в особую подставку, но Феодора не любила неподвижности и предпочитала, чтобы невольница держала его перед ней, постоянно меняя положение так, чтобы императрица могла удобно следить за окончанием своего туалета. Это была тяжелая обязанность, так что бедной Эльпис не раз приходилось дорого платить за мгновение рассеянности или утомления.

— Божественная государыня до сих пор не вспомнила о своей маленькой любимице, — вкрадчиво произнесла пожилая гречанка в богатом платье, поднося Феодоре золоченую корзиночку, в которой на мягкой подстилке из меха лежала, спокойно свернувшись, маленькая ручная пестрая змейка. При прикосновении белой ручки Феодоры змейка подняла голову и радостно обвилась вокруг руки своей хозяйки.