Мишель Зевако - Трибуле

– Нет! Клянусь Святой Девой! И никогда еще я не был так близок к смерти… ужасной смерти! Ах, мэтр, вы не можете понять, насколько угнетает это ужасное ощущение, что ты носишь в себе смерть! Смотришься в зеркало и видишь в нем со всеми ужасающими подробностями свою наиздоровейшую персону. Тогда говоришь себе: «Невозможно, чтобы это тело, полное соков и сил, скрывало разрушающие семена…» И в то же время знаешь, что ты осужден. Через месяц, через три или через несколько дней ужасная болезнь совершит свое черное дело. Внешность обманчива, она спадет как карнавальная маска, появятся язвы… и медленно, понемногу, минута за минутой, становится видно, как распространяется ужасная проказа, чувствуешь, как она всё больше и больше отвоевывает себе место, вплоть до того момента, когда умираешь проклятым, извиваясь в конвульсиях.

– Яд! – вскрикнул Рабле, с удивлением разглядывая короля, побледневшего, со вспотевшим лицом, дрожащего от ужаса перед той картиной, которую он только что обрисовал с таким поразительным красноречием.

– Да, мэтр, яд! Самый гнусный из ядов, потому что он не прощает зараженного и не убивает сразу, превращая убийство в чудовищную агонию. Этот яд делает губы ярко-красными… Этот яд бесчеловечная Венера посылает в смертельном поцелуе.

– Черт возьми, сир! Вот метафора, за которую мой друг Клеман Маро заплатил бы по экю за букву! – не удержался от громкой оценки Рабле.

Король, который, как известно, претендовал на литературный талант, улыбнулся, сколь бы ни велика была его печаль.

– Но, – продолжал Рабле, – ваше величество уверен в том, в чем он только что признался?.. Я не вижу никаких симптомов, никаких признаков, которые позволили бы предположить наличие болезни…

– Вот это-то и есть самое ужасное, мой мэтр! Никто в мире в данный момент, кроме самого человека, не предполагает, что я поражен этой заразой… И тем не менее я об этом знаю!

– Давно вы заразились, сир?

– Да прошлой ночью.

– Невозможно! Вы можете успокоиться. Болезнь, о которой Ваше Величество говорил, может проявиться через относительно продолжительный промежуток времени, который необходим, чтобы незаметная работа яда стала непобедимой… Сир, продолжая блистательную метафору, какую вы употребили [43] Известно, что Рабле в своих сочинениях вообще относится с пренебрежением к любым метафорам и называет собаку напрямик собакой, а для болезни, о которой идет речь, употребляет ее просторечное название. – Примеч. автора. , скажу вам, что надо не менее двенадцати дней, чтобы почувствовать первую горечь поцелуя подлой Венеры…

Король печально тряхнул головой. Он некоторое время молча шагал по своему кабинету, потом обернулся к Рабле:

– Мэтр, я открою вам важную тайну.

– Сир, – сказал Рабле, – я скорее целитель, чем исповедник, вы же это знаете, между тем в данных обстоятельствах я не забуду, что стану и тем, и другим.

– Это мне нравится, потому что получится, что я обращаюсь сразу к обоим… Однако, мэтр, предположите, что у одной молодой красивой женщины есть очень веский повод ненавидеть меня… Эта женщина устроила так, что я встретился с ней; она злоупотребила моим восхищением ею. Она в течение трех дней отталкивала меня, а потом отдалась… Вы следите за моим рассказом?

– Очень внимательно слушаю, сир, и верю, что понимаю суть дела. Эта женщина в момент вашего торжества призналась вам, что носит в себе семя смертельного яда. Не так ли, сир?

– Почти так… Кроме одной подробности… Эта женщина не призналась, а торжествующе объявила! Она сказала мне, что нарочно заразилась, чтобы впоследствии заразить меня!

– Это ужасно, сир!

– И тем не менее это – истинная правда. Она не лгала… Я почувствовал, я понял, что ее ненависть пересилила любовь к жизни и уважение к своей красоте. Она умирает… но при этом увлечет в могилу и меня!

– Какая жестокость, – проговорил потрясенный философ.

– Так вот, мэтр, я спрашиваю вас: при современном состоянии науки возможно ли спасение?.. Спасите меня, Рабле! Мне еще так много надо сделать!.. Умереть!.. Умереть, не взяв реванша у императора Карла!.. Умереть, когда моя голова полна планами, когда я еще смогу удивить мир!.. Спасите меня, Рабле. Дайте мне жизнь, и моя королевская признательность затмит величину умышленного злодеяния этой женщины, затмит всё, что самые могущественные монархи когда-либо могли себе вообразить… Можешь ли ты спасти меня?

– Сир, – уверенно сказал Рабле, – ответить на этот вопрос в данный момент невозможно, но я попытаюсь сделать все, что в силах нашей науки. Признаюсь, что у меня был момент плохого настроения, когда Ваше Величество попросил меня остаться при нем. Теперь, если он мне не даст приказ, я сам попрошу его об этом. Я не покину вас, сир. Мы вдвоем посмотрим смерти в глаза и вместе одержим над нею победу.