Бен Кейн - Ганнибал. Враг Рима

— Давай я тебя сменю.

— А? — буркнул Суниатон.

— Ты гребешь слишком долго, — сказал Ганнон. — Будет по-честному, если я дам тебе отдохнуть.

— Какой смысл? — раздраженно повторил Суниатон его же слова, сказанные утром.

Ганнон смирил свою гордость.

— Слушай, извини, а? — проговорил он. — Идти на юг ничем не хуже, чем в любом другом направлении.

— Уж точно, — недовольно кивнув, согласился Суниатон.

Они поменялись местами, и Ганнон взялся за весла. Ссора была позади, и к Суниатону вернулось хорошее настроение.

— По крайней мере, мы еще живы, и мы вместе, — попытался он подбодрить товарища. — Насколько хуже было бы, если бы одного из нас смыло волной! Не с кем было бы даже поругаться!

Ганнон скорчил мину в знак согласия. Потом поднял взгляд на жегшее их солнце. Сейчас около полудня. Пекло нещадно, и язык уже прилипал к пересохшему нёбу. «Что бы я дал за чашку воды», — с тоской подумал он. Снова опечалился и мгновение спустя убрал весла, не в состоянии заставить себя продолжать грести.

— Мой черед, — с готовностью предложил Суниатон.

В глазах друга Ганнон прочитал, что тот чувствует его отчаяние.

— Давай просто немного отдохнем, — тихо сказал он. — Лучше не перегреваться. Какая разница, где мы пристанем к берегу?

— Уж точно, — буркнул Суниатон. Несмотря на очевидную ошибку друга, он нашел в себе силы улыбнуться и не стал говорить о том, что они оба и так знали. Если даже каким-то чудом им удастся добраться до нумидийского берега, смогут ли они найти воду прежде, чем умрут от жажды?

Некоторое время спустя они снова принялись грести, сменяя друг друга и всецело отдавая себя делу, чтобы преодолеть отчаяние. Но их усилия не дали видимого результата. Горизонт вокруг них был пуст, со всех сторон их окружало бесчувственное море. Они были одни. Потерявшиеся, оставленные богами. Через какое-то время, изнуренные трудом и жаждой, юноши сдались и улеглись на дно лодки, чтобы отдохнуть. Вскоре они уснули.

Ганнону приснилось, что он стоит у двери. С другой стороны находится отец и барабанит кулаком по дощатой двери, требуя, чтобы он немедленно ее открыл. Ганнону отчаянно хотелось исполнить приказ, но он не мог найти на двери ни ручки, ни замочной скважины. Стук ударов Малха становился все громче и громче, пока Ганнон не осознал, что это всего лишь сон. Он разлепил веки, чувствуя пульсирующую головную боль и совершенно не понимая, где находится. Над головой было безбрежное голубое небо. Рядом — свернувшийся клубочком Суниатон. Но, к удивлению Ганнона, стук в его голове сменился другим ритмом. Ритмом мужских голосов, исполняющих какую-то песню. Другой мощный голос выкрикивал какие-то команды. «Моряк, командующий гребцами, — не веря ушам, подумал Ганнон. — Корабль!»

Усталость как рукой сняло. Он резко сел. Принялся вертеть головой, пытаясь понять, откуда доносятся звуки. И увидел корабль. Невысокий, хищный силуэт не больше чем в трехстах шагах от них. Люди на палубе. Одна мачта с квадратным парусом и сложной системой канатов. Два ряда весел. Красная корма, загнутая, как хвост скорпиона, небольшая боевая башенка на носу. Несмотря на охватившее его воодушевление, Ганнон почувствовал укол тревоги. Это не торговое судно. И уж точно не рыболовецкая посудина. Но корабль небольшой; не похоже, чтобы он принадлежал римскому или карфагенскому военному флоту. Во флоте Карфагена сейчас очень мало бирем и трирем, в основном более крупные корабли: квинквиремы или, на худой конец, квадриремы. У римлян тоже есть некоторое количество небольших кораблей, но на этом не видно знамен Рима. Однако корабль военный, это уж точно.

Он толкнул Суниатона.

— Просыпайся!

— Что такое? — простонал друг.

— Корабль.

Суниатон рывком сел.

— Где? — спросил он.

Ганнон показал на корабль. Бирема шла курсом к северу и должна была вскоре пройти в сотне шагов от лодки. Шла быстро, под парусом и на веслах. Похоже, их никто не заметил. У Ганнона засосало под ложечкой. Если он будет медлить, то они пройдут мимо.

Он встал.

— Эгей! Сюда! — закричал он на карфагенском языке.

Суниатон присоединился к нему и начал вопить и размахивать руками, как одержимый. Ганнон снова крикнул, теперь по-гречески. Пару мгновений, в которые его сердце готово было остановиться, ничего не происходило. Но потом человек на биреме повернул голову. На спокойной глади моря не заметить лодку было просто невозможно. Зазвучали гортанные крики, и пение оборвалось. Весла по левому борту биремы остановились в воде, корабль замедлил ход и начал разворачиваться. Снова отрывистые крики команд, парус зарифили, чтобы корабль мог идти под ветер. Весла по ближнему борту затабанили, и бирема развернулась к лодке. Вскоре друзья разглядели на носу корабля, сделанного в форме головы зверя, бронзовый таран. Над водой выглядывали только глаза чудовища, и это выглядело угрожающе.