Иван Наживин - Кремль

Поднялся инок Вассиан, в миру князь Василий Патрикеев, величественный и строгий в черной, широкой мантии своей, с горящими ненавистью и отвращением глазами, бледный.

– Господь не велел осуждать брата, и одному Богу надлежит судити согрешения человеческие… – сказал он надменно. – Не судите и не осуждены будете, сказал Господь. И когда привели к Нему жену, взятую в прелюбодеянии, тогда премилостивый Судия сказал: кто не имеет греха, тот пусть первый бросит в нее камень. Если ты, Иосиф, повелеваешь брату убивать согрешившего брата, то значит, что ты держишься субботства и Ветхого Завета. Ты говоришь, что Петр-апостол Симона-волхва поразил молитвою, – сотвори же сам, господин Иосиф, молитву, чтобы земля пожрала недостойных еретиков!.. Ты говоришь, что катанский епископ Лев связал епитрахилью волхва Лиодора и сжег при греческом царе – зачем же, господин Иосиф, не испытаешь своей святости: свяжи архимандрита юрьевского Кассиана своею мантиею, чтобы он сгорел, а ты бы его в пламени держал, а мы тебя из пламени извлечем, как единого от трех отроков!..

Все переглядывались: какова дерзость!.. Собор бурно зашумел. «Заволжцы» с печальными улыбками смотрели на неистовствующих отцов.

– Есть и такие, которые явно на сторону еретиков не преклоняются, – кричал какой-то высохший и бледный монашек, – а в носу тоже, поди, какие черви завелись!.. Разве мы не ведаем, сколько теперь таких, которые и Святых Даров не емлют? А что вещавал о них святой митрополит Петр? «Тех, которые Святых Даров не емлют, – глаголет владыка, – попы не должны и благословлять, а если на пиру окажется или на братчину явится недароимец, и вы, попове, шлите их вон, а с ними не пейте, не яжьте, ни хлебца Богородицына им дайте, потому что недароимец – не христианин и лутче бы такому не родиться. На что ся надеет? Творится человек Божий, и тела Христова не принимает… Но вы, попове, не благословляйте их и в церкву их не пущайте: то ходят пси…»

– А святой митрополит Алексей, – поверх взволнованных клобуков кричал другой, – не говорил ли, что причащаться должны все, ибо овца знаменная неудобь украдома есть?..

– Эх!.. – волновался какой-то монашек с похабной бороденкой и желтыми зубами. – Они хитры, и мы будем хитры… Патриарх антиохийский своим богопремудрым художеством и благонаученным коварством еретики посрами – чего же мы в простоте живем с ними, волками, по-овечьи?..

Собор разбился на яростно спорившие кучки. Спорили уже «иосифляне» с «иосифлянами», сами уже не понимая, о чем они, собственно, кричат: так распалились сердца ревностию о Господе. И кто-то из крикунов бросил вдруг в сторону поникших «заволжцев»:

– Вы рушите мир Христов в Святой Церкви… Из-за вотчин теперь свару еще заводите. К чему это пристало?

– Не подобает монастырям селами владети… – сверкая глазами, проговорил Вассиан. – Великий то грех и перед Господом, и перед людьми. От сел – богатство, а от богатства – великие соблазны…

– Да, не божественное то дело… – тихонько проговорил старец Паисий. – Это грех на Церкви…

– Аще у монастырей сел не будет, – с жаром полез на «заволжцев» Иосиф со своим любимым и, как ему казалось, несокрушимым аргументом, – како честному и благородному человеку постричися? И аще не будет честных старцев, отколе взяти на митрополию или архиепископа или епископа и на всякие честные власти? А коли не будет честных старцев и благородных, ино вере будет поколебание… Вы вон там, за Волгой, в лжеумствованиях своих договорились уж до того, что с проповедию может выступить всяк, хотя бы мужик сельский, а нам здесь, на Москве, такого посрамления Святой Божией Церкви допустить немыслимо, нам нужны учителя, Святому Писанию хитрые…

Но его перекрикивал какой-то толстый, сильно пахнущий потом монах, который давно уже рвался выкрикнуть то, что у него на конце языка висело:

– У нас в Новгороде в чин православия на первой седмице Великого поста давно уже введена анафема всем начальствующим и обидящим святые Божие церкви и монастыри, отнимающие у них данные тем села и винограды, аще не престанут от такового начинания…

– Среди нас самих симонию надо бы вывести преже всего!.. – крикнул какой-то неловкий.

– Да разве симонией одной только болеет Святая Церковь? – крикнул другой. – Может, оттого и шатания в ней всякого столько, что сама она больна. Не сказано ли нам: «Учителю, очистися сам…» Иноки уже поседелые шатаются по мирским судилищам и ведут тяжбы с убогими людьми за долги, даваемые в лихву, или с соседями за межи.