Посредине шатра стоял громадный стол, заваленный яствами: бужениной и поросятами, севрюгой и осетриной, устрицами и маслинами, сырами и квашеной капустой, сливами, грушами, мочеными яблоками. Среди них возвышались зеленые штофы, изящные и пузатые бутылки, серебряные кувшины и кумовницы с водками и заморскими винами.
В торце стола сидел, насупившись, Потемкин. Очевидно, привычная хандра одолевала его. Увидев Сенявина, он махнул рукой, и все враз смолкло. Видимо, завсегдатаи этого сборища давно усвоили каждое движение своего кумира и особенно последствия для тех, кто замешкается и сфальшивит.
Выслушав рапорт и прочитав присланный рескрипт, Потемкин встал, облобызал Сенявина и, подняв обе руки, вскричал:
— Виктория!
Немедленно все наполнили бокалы, Сенявину сам Потемкин налил в большую серебряную чашу и провозгласил:
— Виват флоту Черноморскому!
Выпив до дна, он обнял Сенявина и увлек в свой походный кабинет, рядом с шатром. Усадив его на банкетку, князь велел принести вина и, угощая, сказал:
— Войнович тебя хвалит за неустрашимость и расторопность, гляди не возгордись.
Расспросив подробно Сенявина о сражении, он повеселел, оглядел его с ног до головы, хитро прищуривая зрячий глаз, и внезапно проговорил:
— Ступай, Сенявин, проспись и чуть свет поскачешь с реляцией, в Петербург. Порадуешь матушку-государыню.
Едва отдохнув с дороги, Сенявин умчался на рассвете в столицу в сопровождении фельдъегерей. Приехав через неделю в Петербург, Сенявин узнал, что императрица находится в Царском Селе.
…Похитив у мужа-полунемца русский престол, немка Екатерина II, на первый взгляд, искренне пеклась о благе своего нового Отечества, и прежде всего дворянского сословия. За тридцать с лишним лет жизни в России она научилась ценить людей за их труды и способности. Какие? Прежде всего — за радения для ее славы и возвышения. Конечно, Ломоносов, Суворов, Державин и многие другие служили во благо Отечества и всегда бескорыстно. Что же в основном двигало Екатериной во всех ее внешне весьма привлекательных и с виду подчас благонравных предприятиях и поступках?
Об этом часто рассуждал в узком кругу тайный советник, сенатор, князь Михаил Щербатов.
«Не рожденная от крови наших государей, — говорил он близким друзьям, — славолюбивая , трудолюбива по славолюбию… Все царствование сей самодержицы означено деяниями, относившимися к ее славолюбию.
Множество учиненных ею заведений, являющихся для пользы народной заведенных, в самом деле не суть, как токмо знаки ея славолюбия, ибо, если бы действительно имела пользу государственную в виду, то, учиняя заведения, прилагала бы старания и о успехе их, но, довольствуяся заведением и уверением, что в потомстве она яко основательница оных вечно будет почитаться, о успехе не радела, и, злоупотреблении, их не пресекала…»
Зная об этих слабостях и неравнодушии императрицы к славе, и статс-секретарь граф Александр Васильевич Храповицкий обыкновенно стремился потрафить ей в этой страсти на ежедневных утренних докладах.
С утра 25 июля Екатерина была невесела, не разошлась окончательно давешняя мигрень. На прошение генерал-майора Бородкина о принятии его на службу сердито ответила статс-секретарю:
— Мне дураков не надобно.
Затем отдала Храповицкому секретный рескрипт о выведывании намерений шведского короля в войне [36] Русско-шведская война 1788–1790 гг., в которой Швеция пыталась вернуть владения в Прибалтике. Завершилась Верельским миром 1790 г. Русский флот в этой войне одержал знаменательные победы в сражениях при Гогланде (1788 г.) и Выборге (1790 г.).
и удалилась на волосочесание.
После обеда настроение Екатерины несколько улучшилось — принесли известие об отступлении шведов от Фридрихсгама.
Только Храповицкий собрался уезжать, как к дворцу подъехала запыленная коляска. Из нее вышел офицер в морской форме. «С реляцией о виктории флота от князя Потемкина к ее величеству», — доложил он, и статс-секретарь вернулся с ним во дворец.
Дела под Очаковом шли неважно, известий от Потемкина не было вторую неделю, и поэтому Екатерина, выслушав доклад камердинера Захара Зотова о прибытии курьера, нетерпеливо сказала:
— Проси немедля.
В дверях появился стройный, симпатичный, румяный офицер.
— Флота капитан-лейтенант Сенявин, ваше величество, — звонко отрапортовал он и вынул из-за обшлага пакет, — с реляцией его сиятельства главнокомандующего флота князя Григория Александровича Потемкина.
Читать дальше