Иван Фирсов - Лазарев. И Антарктида, и Наварин

— Опять что-либо сочиняешь? — по привычке слегка присвистнув, усмехнулся Авинов.

— А ты все свистишь? — буркнул Лазарев, подталкивая друга перед собой.

— Ну, это не я сейчас, а ветерок в снастях прошелестел.

— Мели, Емеля, в самом деле шквал накликаешь.

Лазарев поманил Егора и выразительно подмигнул. Вестовой, он же и денщик, удалился в сторону салона.

— А ты все подволок коптишь? — Чуть пригнувшись в дверном проеме, Авинов шагнул в каюту.

Справа у борта, на конторке, обложенной со всех сторон бумагами, мерцала свеча. Авинов знал, что начальник штаба просиживает почти каждый вечер над разными документами.

— Я лишь по названию начальник, а по делу чистый чиновник-канцелярист.

— Отдай все на откуп клеркам, для чего они в штате у тебя?

— Писарю в лучшем случае под силу сочинить строевую записку, корректуру в штат внести, составить какой-либо реестр, черновичок донесения подготовить, остальное все на мне, — устало потянулся Лазарев. — На депеши из Петербурга от Моллера и Нессельроде отвечать надобно, отчеты разные по финансам и провизии, а это, — он взял со стола бумагу, — совсем другой резон. Кстати, пока есть время, покумекай, может, что не так.

В другом углу каюты Егор зажег светильник, бесшумно накрывал стол.

— «Инструкции по подготовке корабля к бою», — начал вслух Авинов и углубился в писанину. Документ оказался на нескольких листах. Окончив чтение, он слегка присвистнул. — А ведь ты, пожалуй, молодец, всех нас предвосхитил.

— Ну, ну, не нахваливай, говори по делу, — прервал его Лазарев.

— Мне добавить нечего. А сия бумага немудрена, но стоящая и нужна крайне, по моему разумению. Ты первый на флоте такой регламент составил. Теперь под нее и сигналы может давать флагман…

Лазарев обрадованно сказал:

— На том спасибо, но главная моя задумка в слаженности механизма эскадры. Когда все корабли по единому сигналу производят все в срок, и флагман без запроса, по времени знает, что у них и как в готовности к бою.

За столом обменялись новостями из России.

— Гейден на днях депешу получил от Нессельроде, Босфор закрыт, флаг наш туда не пускают, посол уже на Корфу перебрался. Со дня на день жди войны.

— Что трактует вице-канцлер?

— Завтра Гейден собирает командиров. Эскадре предписано блокировать Дарданеллы…

Ровно через неделю после начала войны в Архипелаге, неподалеку от Наварина, фрегат «Кастор» захватил египетский двадцатипушечный корвет «Восточная звезда». Корвет шел в Александрию. Вместе с больными и ранеными турками корвет увозил в вечное рабство греческих детей. Плененный корвет привели в Эгину, где стояла русская эскадра.

Гейден распорядился:

— Детей передать представителям Каподистрии, им же заодно сдать турецких пленников. Пускай обменяют на своих греков в турецком плену.

Вместе с Лазаревым Гейден обошел корвет. Это был почти новый корабль из дубового леса, с медной обшивкой под водой. Блистали новенькие шестнадцать карронад и четыре пушки английского литья.

— Недурной приз, — оценил корвет Гейден, — отправим его на Мальту привести в порядок. Надобно, Михаил Петрович, толкового командира подобрать.

Командующий эскадрой вопросительно посмотрел на Лазарева.

— Да имя ему подыскать подходящее.

Лазарев с ходу предложил:

— «Наварин». Пускай память о нашей виктории сохранится.

— И то верно, — согласился довольный находчивостью своего помощника Гейден.

Вскоре на Мальту отправился первый командир «Наварина» капитан-лейтенант Павел Нахимов.

Назначение состоялось по представлению и настоянию Лазарева, хотя были и другие кандидатуры…

В рапорте царю Михаил Петрович уверенно аттестовал Нахимова как офицера, который со свойственным ему усердием и способностью к морской службе сделает корабль украшением эскадры. Выученик оправдал надежды своего командира. Дневал и ночевал на корабле. «…Я видел Нахимова командиром призового корвета «Наварин», вооруженного им в Мальте со всевозможною морскою роскошью и щегольством на удивление англичан, знатоков морского дела, — вспоминал товарищ командира «Наварина». — В глазах наших, тогда его сослуживцев в Средиземном море, он был труженик неутомимый. Я твердо помню общий тогда голос, что Павел Степанович служит 24 часа в сутки. Никогда товарищи не упрекали его в желании выслужиться тем, а веровали в его призвание и преданность самому делу. Подчиненные его всегда видели, что он работает более их, а потому исполняли тяжелую службу без ропота и с уверенностью, что все, что следует им или в чем можно сделать облегчение, командиром не будет забыто».