Софья Бородицкая - Две невесты Петра II

Пётр, не любивший генеральных сражений, понимал, что всё может решить случай, который в один миг изменит судьбу армии и трона. Он говорил: «...сия игра в Божьих руках, и кто ведает, кому счастье будет».

На полтавском поле в ожесточённой схватке сошлись две огромные армии: тридцатидвухтысячная армия русских и двадцатитысячная шведов. Армии двинулись навстречу друг другу. Впереди на любимой белой лошади Лизет ехал сам Пётр, за ним фельдмаршал Шереметев, а далее под знамёнами и барабанный бой вся русская армия. Пётр передал командование армией фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву, а сам отошёл в сторону и встал в ряды своего Преображенского полка.

Исход кровопролитной битвы был решён стойкостью русских солдат, которые смогли сдержать натиск опытного и сильного противника. Шведы дрогнули и побежали. Началась погоня, которая кончилась на границе поля.

Трофеи, попавшие в руки русских, были огромны. II плену оказались видные генералы и придворные Карла. Самого короля, безуспешно старавшегося остановить бегущих солдат, охрана увезла с полтавского поля. Бегущая шведская армия была застигнута 30 июня у местечка Переволочна, на берегу Днепра. Брошенная своим королём, шестнадцатитысячная армия сдалась отряду русской конницы в девять тысяч человек.

В этом же 1709 году, 19 декабря, у победителя шведов в Полтавской битве Петра I родилась дочь Елизавета. Она появилась на свет под победный марш войск вернувшейся армии её отца, ведущей за собой длинный обоз пленных и военных трофеев.

Ивану казалось, что он помнил себя с самого раннего детства. Помнил, может быть, потому, что были в его детстве такие моменты, которые, возможно, вызвали внутри у него какой-то ясный огонь, осветивший то или иное событие.

Он помнит, как ранним весенним утром он идёт по росной мягкой траве босиком туда, откуда доносится чей-то громкий жалобный крик. Вот крик всё громче и громче, и он уже не идёт, а бежит. Но что это? Крик доносится откуда-то сверху. Он запрокидывает голову и в ясном, безоблачном, светло-голубом небе видит совсем низко летящего над двором большого ястреба, который тащит жёлтого пушистого гусёнка, только недавно выпущенного во двор птичника. Длинная шея гусёнка беспомощно болтается из стороны в сторону, а крик его надрывает душу.

Иванушка стремглав бежит к дому, где видит отца, собирающегося в отъезд. Иванушка с разбега тычется ему в колени и, не в силах что-либо сказать, только тянет ручонку вверх, откуда всё ещё несётся крик птенца.

— Ах, вот отчего слёзы, — поняв, в чём дело, говорит князь. — Полно, полно, перестань, — успокаивает он сына, — сам виноват, не поберёгся, значит, раз ястреб сумел его изловить.

Иван, всё ещё пряча голову в коленях отца, продолжает всхлипывать.

— Что за нежности такие? — строго одёргивает его отец, решительно отстраняя от себя.

— Жалко, жалко, — тянет Иванушка, — гусёнка жалко.

— Жалко, говоришь? Сейчас поглядим, — говорит князь и кричит людям, толпящимся рядом: — Позвать сюда Прошку!

Тут же появляется Прошка.

— Эй, Прохор, ступай на птичник, тащи сюда всех гусят!

— Гусят? — плотоядно улыбается Прошка, словно зная наперёд, что задумал князь.

Всё ещё плачущий Иван не видит, когда возле него вновь оказывается Прошка уже с большой плетёной корзиной, в которой копошатся несколько гусят.

— Ну-ка, Прошка, покажи, жаль ли тебе этих глупышей.

— Как прикажете, ваше сиятельство.

Иван, перестав плакать, со страхом ждёт, что же последует дальше.

— Чего копаешься, долго ещё ждать? — нетерпеливо окликает Прошку князь.

— Может, пожалеете мальчонку? — робко возражает тот.

— Я тебе пожалею! Я тебя самого так пожалею, что долго не забудешь!

Молча, не говоря больше ни слова, Прошка вытаскивает одного за другим маленьких беспомощных гусят и, свернув им одним движением руки шеи, бросает на траву.

Иван с ужасом смотрит то на отца, то на Прошку, то на плетёную корзину, где уже нет ни одного птенца, то на безжизненные тельца только что убитых гусят.

— Собакам на псарню снесёшь, — резко бросает князь Прошке и, не глядя больше на сына, едет со двора.

Всю ночь Ивану снится огромная чёрная птица. Она летит за ним совсем низко, а он всё бежит и бежит от неё и никак не может спрятаться. Он просыпается в страхе и с удивлением видит себя лежащим на полу и няньку, крепко спящую на лавке напротив его кровати.

Уже много позже, когда Иван, пристрастившись к охоте, сам убивал и зайцев, и уток, и прочее зверье, он с каким-то странным чувством неловкости вспоминал свою детскую жалость к гусятам, так просто задушенным Прошкой.