Елизавета Салиас-де-Турнемир - Семейство Шалонскихъ (изъ семейной хроники)

Я молчала, совершенно потерянная, и желала одного: уйти, убѣжать. Я силилась не заплакать, считая это верхомъ неприличія.

— Ужели я такъ противенъ вамъ, что вы не удостоиваете меня отвѣтомъ? Я смѣлъ надѣяться, что, во время столь дорогихъ сердцу моему нашихъ прогулокъ, я успѣлъ заслужить ваше уваженіе и довѣренность.

Слово "прогулка" сразило меня. Я вспыхнула и опять хотѣла уйти; но онъ угадалъ мое намѣреніе и продолжалъ, преграждая мнѣ дорогу:

— Одно слово, только одно слово, и я уѣду сейчасъ, сію минуту, и никогда не покажусь на глаза ваши. Но я не могу, не хочу, продолжалъ онъ съ жаромъ и рѣшимостью, уѣхать, не сказавъ вамъ того, что такъ давно, съ нашего перваго почти свиданія, наполняетъ мое сердце. Я любилъ вашего брата, какъ своего собственнаго брата, я почитаю вашу матушку и все ваше прекраснѣйшее семейство. Васъ я уважаю и люблю съ первой встрѣчи, съ перваго разговора, тамъ, на скамейкѣ, въ саду, когда ваша прекрасная душа и чувствительное сердце открылись мнѣ;

Слезы мои хлынула, я закрыла лицо платкомъ, задушая свои рыданія. Онъ продолжалъ:

— Вашъ братъ часто говорилъ о васъ съ нѣжнѣйшею дружбою, но его слова далеко не дали мнѣ о васъ того понятія, которое я теперь имѣю. Не повергайте меня въ отчаяніе, я уважаю и люблю васъ. Осчастливьте меня своимъ согласіемъ.

— Но что вамъ угодно? проговорила я недоумѣвая. — Его слова "уважаю васъ" возвратили мнѣ бодрость. "Тетушка ошиблась, сказала я себѣ мысленно, — слава Богу!"

— Неужели вы не хотите понять меня? Я уважаю и нѣжнѣйше люблю васъ. Позвольте мнѣ просить руки вашей.

Я обмерла, но обрадовалась. Сердце мое билось, какъ пойманная птичка. Я хотѣла говорить — и не могла.

— Вся жизнь моя будетъ посвящена вамъ и до гроба я поставлю моимъ священнѣйшимъ долгомъ лелѣять васъ и сдѣлать жизнь вашу счастливой и пріятной.

— Какъ угодно матушкѣ, вымолвила я.

— Но вы, вы сами согласны?

— Да, сказала я шопотомъ.

Онъ взялъ мою руку и прижалъ ее къ груди. Сердце его билось такъ же сильно, какъ и мое. Я чувствовала его ускоренное біеніе подъ рукой моей.

— Сердце мое принадлежитъ вамъ и всегда вамъ одной принадлежать будетъ.

Я взглянула на него, освободила свою руку и, убѣжавъ къ себѣ, бросилась на постель. Я плакала, плакала… но это были слезы радости и счастія. Я любила его всею душею, всѣмъ сердцемъ.

Матушка вошла въ мою комнату.

— Люба, сказала она, нѣжно цѣлуя меня, — Ѳедоръ Ѳедоровичъ Семигорской сдѣлалъ мнѣ предложеніе. Онъ проситъ руки твоей. Это будетъ для меня счастіе. Согласна ли ты? Я вижу, что ты согласна, прибавила она, взглянувъ на меня. — Я люблю его, какъ сына, увѣрена, что онъ будетъ тебѣ хорошимъ мужемъ.

Я бросилась въ ея объятія и, прерывая мой разсказъ слезами и поцѣлуями, не утаила отъ нея ни нашихъ прогулокъ, ни выговора тетушки, ни моего смущенія, ни моей радости, ни моей любви къ нему. Она слушала меня молча, съ умиленіемъ, и гладила меня по головѣ.

— Зачѣмъ же ты не сказала мнѣ прежде, что ты любишь его?

— Я сама не знала, матушка, клянусь вамъ, не звала. Мнѣ было пріятно гулять съ нимъ, разговаривать… Я ничего не таила отъ васъ.

— Вѣрю, вѣрю! Ну, полно, не плачь. Я этого желала въ послѣднее время. Господь, благослови васъ!..

Въ тотъ же день вечеромъ я сняла свое траурное платье и одѣлась въ бѣлое. Обычай строго запрещалъ невѣстѣ носить трауръ. Бабушка была въ восторгѣ. Всѣ осыпали меня ласками. Праздникъ насталъ для семьи нашей. Нынче ужъ не умѣютъ такъ праздновать и такъ радоваться, такъ умиляться въ важныхъ случаяхъ семейной жизни. Чинности нынче много не кстати, а задушевности меньше.

На другой день мы всѣ отправились къ обѣднѣ. Даже матушка сняла трауръ и надѣла декосовое платье. Бабушка и тетушки нарядились въ парадныя платья. Въ церкви женихъ мой сталъ рядомъ со мною. послѣ обѣдни, безъ гостей, безъ чужихъ, меня благословили образами и обручили. Я, не смотря на отсутствіе гостей, одѣлась, по желанію матушки, въ бѣлое кисейное платье, съ розами въ моихъ черныхъ волосахъ. Никогда я не помышляла о красотѣ и была очень удивлена, что не только женихъ мой, но и все семейство говорило, что я одѣта къ лицу и хороша собою. Матушка желала видѣть меня нарядною, какъ прилично невѣстѣ, и говорила, что нарядъ придаетъ торжественность важнымъ эпохамъ въ жизни. Женихъ подарилъ мнѣ кольцо съ брилліантомъ на тоненькомъ ободочкѣ, которое называли тогда супиромъ.

"J'ai bien soupiré après ce bonheur", сказалъ онъ мнѣ, надѣвая кольцо на мой палецъ, и нѣсколько разъ поцѣловалъ мою руку, прибавивъ: "je suis le plus heureux des hommes".