Юрий Качаев - Синее железо

Князь был очень недоволен, что император сам приехал на границу. Что это, недоверие? Или, может быть, Сын Неба больше его смыслит в войне? Но для этого ему нужно провести в походном седле столько лет, сколько провел Ли Гуан-ли, то есть ровно полжизни.

Возле шатра князь увидел знакомую коляску, покрытую киноварным лаком и расписанную желтыми фениксами. Значит император был на месте.

Бросив поводья подбежавшему воину, князь снял запыленные сафьяновые туфли и вошел в шатер. Он был одним из немногих приближенных, кому разрешалось входить к Тянь-цзы без доклада.

Император возлежал на ковровых подушках, подперев голову ладонями. Рядом с ним с развернутым пергаментным свитком сидел придворный историк Сыма Цянь.

Князь прижал руки к груди, приветствуя повелителя 'Вселенной. Император покосился на него и сделал знак подождать. Потом он снова повернулся к историку:

— Продолжай. Мы слушаем.

— «…Самая лучшая война, — стал читать Сыма Цянь, — разбить замыслы противника; на следующем месте — разбить его союзы; на следующем месте — разбить его войско. (Император согласно кивал, сощурив узкие глаза с прямыми длинными ресницами.) Самое худшее — осаждать пограничные крепости. По правилам военного искусства такая осада должна проводиться, лишь будучи неизбежной. Подготовка больших щитов, осадных колесниц, доставка снаряжения требует три месяца. Однако полководец, будучи не в состоянии преодолеть свое нетерпение, посылает своих солдат на приступ, словно муравьев. При этом одна треть офицеров и солдат оказывается убитой, а крепость не взятой. Таковы гибельные последствия осады…»

Князь давно понял, что историк читает императору трактат о военном искусстве, написанный знаменитым полководцем Суньцзы примерно шестьсот лет назад.

«Какие крепости у хунну? — все более раздражаясь, думал военачальник. — И чему сейчас могут научить нас эти пожелтевшие свитки?»

Он решительно встал и с поклоном, стараясь придать своему голосу мягкость и раболепие, произнес:

— О великий и ослепительный! Прости твоего неразумного слугу, что он осмеливается прервать ваши занятия. Но я привез вести, которые жгут мне сердце и которые я должен передать немедленно.

— Что это за вести? — недовольно спросил император, приподнимаясь на локте.

— Твой посол оскорблен вонючей степной собакой, вождем хунну, и сослан на Северное море.

— Что-о? — император вскочил, словно облитый кипятком. — Он дерзнул поднять руку на моего посла?!

— Да, неподражаемый! В крепость Май[21], откуда я сейчас приехал, вернулся один из слуг Го Ги. Он привез письмо сына ехидны и дикой свиньи. Слуга рассказал мне, что твоего посла заставили войти в шатер хана без бунчука и с раскрашенным лицом.

При этих словах лицо императора покрылось пятнами, но он сдержал себя:

— Прочти письмо.

Ли Гуан-ли протянул императору неровно обрезанный кусок замши:

— Прости, божественный, но я не могу повторить вслух то, что здесь написано. Скорее я проглочу язык.

— Читай, мы повелеваем!

Князь опустил глаза й, запинаясь, начал читать:

— «На Юге правит великий Хань, на Севере царствует сильный шаньюй. Шаньюй есть гордый Сын Солнца и Луны, который не обращает внимания на мелкие придворные обряды.

Я ныне желаю растворить пограничные проходы в царство Хань и взять дочь из твоего Дома в супруги себе с тем, чтобы Дом Хань — на основании прежнего договора — ежегодно доставлял мне десять даней лучшего вина, пятьсот караванов рису и десять тысяч кусков разных шелковых тканей. После сего не будет грабительств на границе».

Князь умолк, выжидательно глядя на императора.

— Дай мне вина, — хрипло сказал Сын Неба.

Полководец взял узкогорлый кувшин и налил вина в тонкую

фарфоровую чашу. Передавая ее, увидел, что рука императора заметно дрожит.

«Может быть, он не снесет таких оскорблений, и мы наконец-то начнем действовать», — удовлетворенно подумал князь и уже открыл было рот, чтобы заговорить, но император опередил его:

— Что ты думаешь о войске хунну? Ведь ты часто сталкивался с ними в пограничных боях.

Ли Гуан-ли замялся, раздумывая, стоит ли говорить императору все откровенно. Однако тот заметил его колебания и нетерпеливо сказал:

— Говори только правду, какой бы горькой она ни была.

— Да не покажутся тебе обидой мои слова, о величайший из живущих под Солнцем, — медленно начал полководец, — но мы всегда недооценивали силу хуннуского войска. Лазутчики доносят, что у шаньюя сейчас на коне до ста тысяч воинов и он деятельно готовится к набегу.