Юрий Качаев - Синее железо

Шаньюй нетерпеливо толкнул коня коленом и двинулся вниз. Мимо него, теснясь и набирая скорость, катились новые сотни.

Сражение вспыхнуло и стало разгораться очагами, которые все время перемещались. То и дело клинья динлинской конницы врубались в боевые порядки хунну и сразу отходили, отчего строй постоянно ломался, как зимник во время ледохода.

Разрыв между клиньями лавы становился все заметнее. Динлины продолжали отступать, укрываясь в распадки. Хуннуское войско втягивалось за ними двумя рукавами.

Шаньюя это не особенно тревожило: он хорошо помнил, что обе теснины выходят на широкое овальное плоскогорье. Там сотни снова сольются и нанесут динлинам последний сокрушительный удар.

— А рыжебородые стали трусливы, — вслух отметил шаньюй, обращаясь к Ильменгиру. — Раньше они никогда не отступали.

Ильменгир ответил не сразу. Озабоченно пожевав сухими губами, он сказал наконец:

— Дело не в трусости, шаньюй. Мне кажется, они кое-чему научились. Горький опыт — хороший наставник.

— Скоро вечер. — Шаньюй поглядел на небо. — Распорядись, чтобы к ночи поставили шатер. Я очень устал…

Верховный вождь еще не знал, что в эту ночь он совсем не сомкнет глаз и что военная удача уже изменила ему.

Когда оба потока конницы вырвались на плоскогорье, им противостали лишь разрозненные мелкие отряды динлинов. Дрались они неистово и отчаянно, но это было отчаяние обреченных. Выдержать натиск развернутой лавы не сумел бы и сам Суулдэ.

И динлины, закинув за спину щиты, повернули коней. Они бежали, отстреливаясь на скаку, и, наверное, благодарили судьбу за то, что под ними откормленные, свежие кони.

С радостным завыванием конница ринулась в погоню, разливаясь по плоскогорью, как сломавшее запруду озеро. О новую преграду первым грянулось левое крыло лавы. И пошли на полном скаку спотыкаться кони, и полетели через их головы выброшенные из седла всадники. Задние сотни, не сумевшие сразу осадить лошадей, тоже становились добычей кольев. Победный рев орды сменился криками ярости и боли. На минуту эти крики перекрыли железное лязганье битвы, когда и правое крыло угодило в западню.

Едва оправившись от неожиданного удара, хунну бросились на поиски прохода. Они рыскали по плоскогорью, словно охотничьи псы, потерявшие след.

Скоро проходы были найдены и отмечены вехами — кольями с цветными флажками. И по этим извилистым руслам снова хлынули сотни, разум которых уже помутила злоба и жажда мести. Даже если бы каганы захотели сейчас прекратить сражение, они не смогли бы удержать свои остервенелые тысячи.

Со стороны битва все больше становилась похожей на излюбленную забаву динлинов — единоборство с медведем, когда тому бросают в лапы шар, усаженный железными шипами. Пытаясь растерзать колючего врага, зверь только глубже ранит лапы, сатанеет и слепнет от ярости. Он уже не видит настоящей опасности и не боится смерти. А смерть вот она — зажата в ладони охотника — кривой отточенный нож.

Не успели хунну выйти из проходов, как на них со всех сторон вновь обрушилась конница динлинов. Ее подвижные косяки врубались в гущу степняков, как топоры врубаются в податливый осиновый, ствол, расчленяя его на куски. Легкая броня и кожаные панцири не выдерживали сабельного удара и крошились подобно гнилой коре.

Минуя груды иссеченных тел, хунну продолжали наступать. Кони по бабки топтались в грязи, замешанной на крови.

Медлительной зловещей птицей спускалась на плоскогорье ночь, но и она была не в силах остановить битву. Когда совсем стемнело и стало трудно различать врага в лицо, на трех ближних сопках загорелся лес, подожженный динлинами. И бой продолжался при свете исполинских невиданных факелов.

Утром шаньюй объезжал помертвелое поле, на котором еще недавно гремела ночная сеча. С низкого неба лил дождь. Его светлые прутья хлестали шаньюя по лицу, изрезанному жесткими морщинами. Конь, фыркая и подрагивая шкурой, осторожно ступал среди трупов. Справа и слева повсюду чернели обугленные колья — с рассветом пожар перекинулся было на плоскогорье, но его погасил начавшийся ливень. Местами травяной покров выгорел дотла, и там вместо прошлогодних дудок и стеблей раскачивались теперь на ветру тонкие пернатые стрелы.

Шаньюй оглянулся.

Позади него на некотором отдалении ехали Ильменгир, Ли Лин, Этрук и с десяток племенных вождей. Остальные каганы сложили свои головы на поле брани.

— Баюргун, Карагай, Урмадул, Тюе-Табан, Тогра, Иргуй, Забар-хан, — шептал шаньюй, снова и снова перебирая имена павших каганов. Вместе с ними полегли и их верные сотни.