Михаил Казовский - Тайна крепостного художника

Извинившись, Екатерина спросила:

— Не серчайте за неделикатный вопрос, Фелицата Алексеевна, но ответьте хотя бы в двух словах: как погиб Алексей Гаврилович?

Дочка погрустнела и сказала со вздохом:

— Ехал из Сафонкова в Тверь. По обледенелой дороге. Лошади понесли, и кибитка перевернулась. Папеньке бы выскочить, а ему вздумалось вожжи натягивать… и разбился насмерть…

— Свят, свят, свят! — Все перекрестились.

Софья поспешила переменить тему:

— А скажите, отчего Милюков так упорствовал, не давал Сороке свободу? Слухи ходят, что они в каком-то родстве…

Фелицата опустила глаза:

— Разное болтают… Именно в родстве и причина: крепостной, даже кровный родич, на наследство по закону прав не имеет, если нет оговорки в завещании. А свободный может требовать по суду, даже завещание опротестовать. Ну а кто захочет ценностями делиться?

— Но ведь все же сын!

— Кто вам сказал, что сын? — удивилась Венецианова.

— Нет? А кто?

Дочка живописца замахала руками:

— Все, все, не спрашивайте больше! Ничего я не знаю верно, слухи пересказывать грех. Лучше перейдемте к столу, там уже накрыто.

Помянули Алексея Гавриловича и Сороку. Говорили об учениках живописца, общим числом не менее семидесяти.

— У него не только ведь крепостные были, — не могла не указать Александра. — Миша, вот, Эрасси — наш троюродный братец, скажем. Но, конечно, крепостных больше.

— Плахов, например, — вспомнила Фелицата. — После Академии художеств он стажировался в Берлине.

— Папенька все равно считал, что Сорока талантливей.

— Некоторых выкупил за собственные деньги.

— Да, да, Федю Михайлова выкупил у помещицы Семенской. Даже хотел усыновить и фамилию свою дать. Но не разрешили.

— Отчего же не разрешили? — неожиданно проявился Сашатка, и присутствующие посмотрели в его сторону.

— Время было такое — крепостное право, тысячи препон. А теперь бы было намного проще.

Пили чай с клубничным вареньем. Александра показывала собственные работы — карандашные портреты своих учениц. И один презентовала сестрам Новосильцевым. Фелицата сказала:

— А давай подарим Сашатке тот рисунок его родителя, что у нас оказался по случайности?

— Ты имеешь в виду портрет Богданова?

— Да, его.

— А давай, действительно, подарим. Рисовал Гришатка своих односельчан — в том числе и Богданова этого. Он у них Кожемякой, кажется, трудился. И пока тот позировал, наш Сорока жаловался ему на упрямство Милюкова — мол, не хочет барин продавать его Венецианову. А Богданов говорит: «И-и, батюшка! У каждого свой хрящик, и никто никому не указчик». Так Сорока эти слова в альбоме и записал. Только сей портрет у нас оказался, а вот запись слов потерялась.

Расставались, словно давние добрые знакомые. Возвращаясь на постоялый двор, Софья восхищалась:

— Вот какие дамы славные, милые. Одухотворенные лица. Просто прелесть эти Венециановы.

— И нимало не кичатся родством с великим художником.

— Но отца-то боготворят.

— И Сороку любят.

Вася произнес:

— Если Сорока — не сын Николая Милюкова, то кто?

— Да, — сказала Екатерина, — эта фраза Фелицаты озадачила меня тоже.

— Видно, что-то знает, но не хочет сообщать.

— Отчего все они боятся рассказать правду?

— Неужели мы не добьемся истины? — подал голос Сашатка.

— Вероятно, что не добьемся.

— Может, что-нибудь узнаем от душеприказчика?

— На него вся надежда.

Но назавтра, встретившись в беседке с вице-губернатором, как и было назначено, от произнесенных Кожуховым слов совершенно оторопели. Он стоял, нахохлившись, руки заложив за спину, и смотрел исподлобья; говорил сугубо официально:

— Мне вас нечем порадовать, господа. Я узнал, кто хранил завещание старого Милюкова — Афанасий Петрович Ноговицын. И послал к нему. Человек же мой вернулся в недоумении: накануне утром Афанасий Петрович обнаружен был мертвым, в петле висящим.

Сестры Новосильцевы не могли и слова вымолвить от смятения.

— Я велел прийти полицмейстеру, — продолжал Евгений Алексеевич, — и имел с ним беседу. Он сказал, что как будто бы представляется затруднительным выяснить, сам покойный повесился или кто ему помог… — Пожевал губами. — Словом, если «кто-то», то уместно предположить, что сей «кто-то» очень не желает разглашения тайны завещания старого Милюкова… И послушайте моего совета: не пытайтесь и вы узнать. Уезжайте из Твери побыстрее. От греха подальше.

— Что же это такое, господин вице-губернатор? — неожиданно возмутилась Екатерина. — Получается, что у нас правду не найти? Торжество несправедливости?