Александр Струев - Царство. 1955–1957

— С ракетами буксуем! — проговорил маршал. — Не летят ракеты!

— Зачем говоришь! — всплеснул руками Никита Сергеевич. — Королев с Челомеем разными путями идут. Не один, так другой ракету в воздух подымет! У нас мощнейшие кадры: Янгель, Келдыш, Пилюгин!

— Тихонравова прибавь и Глушко, — подсказал Николай Александрович.

— Точно. Все в один голос твердят: полетит! В Казахстане ракетный полигон Тюра-Там заканчиваем!

— Название дурное Тюра-Там. Тюра-мура! Там-здесь! Мура, одним словом, надо переименовывать! — высказался Николай Александрович.

— Может, Байконур?

— Почему Байконур?

— Название такое у казахов мелькало, означает «богатая земля».

— Байконур лучше, героические нотки проскакивают.

— Вот и переименовали. Ты, Коля, не переживай — бомбу сделали и ракету смастерим!

— С топливом жопа! Бьемся, бьемся, а топлива, чтоб крупный объект поднять, не придумали.

— Здесь затык! — подтвердил Никита Сергеевич. — Но нет таких высот, каких бы не смогли взять большевики! Придумаем топливо! Я тебе говорил, мой Сережка к Челомею нацелился.

— Это хорошо. Твой Сережка смышленый, — подтвердил Николай Александрович.

— Смышленый, Коля, смышленый! — тяжело вздохнул отец, — Только личная жизнь у него не ладится.

— У меня тоже не ладится, разрываюсь между бабами!

— Ты его с собой не равняй! — отрезал Хрущев.

— Не обижайся! — извиняющимся тоном пробасил Булганин. — Это я так, к слову.

— Обидно за него, втюрился в кругловскую дочку.

— Да ну?

— А она на него плюет!

— Выгоним Круглова к е…ней матери, если плюет! — возмутился Николай Александрович. — Где она парня лучше найдет? Дура! Она работает, учится?

— В МГУ иностранными языками овладевает.

— С иностранными языками мозги набекрень! — подытожил маршал. — Я свою Верку в медицинский определил, а иностранщина, гори она огнем, от нее одно разложение!

— Согласен. С женой-то у тебя как?

— Живем отдельно, она в Жуковке, в новой даче, я в казенной, в Барвихе. Заезжаю, конечно, даже на ночь остаюсь для приличия, чтобы детей не травмировать.

— Ты без минуты председатель Совета министров, будь внимательней!

— Внимательный я, внимательный! — отмахнулся маршал. — Белла мне всю душу перевернула! — горестно продолжал он. — Как я ее детям покажу, если она им ровесница?!

— За твоими бабами не угонишься! То Машка-балерина, то Белла, юное медицинское дарование!

— Ну, ты Беллу видел! — самодовольно заулыбался Николай Александрович. — Я свои чувства скрывать не умею! Она, кстати, пианистка, а не медработник, ты, видать, с Жуковым меня перепутал, у него пассия врач. А как Беллочка играет, как играет! Душа в небо рвется!

— Смотри, на луну не улети!

— Такая ласковая!

— По фотографии видно! Снимал-то сам?

— Ребята, разведчики, — с серьезным видом ответил Николай Александрович. — А кому такое доверишь?

— Тебя бы рядом с голой задницей заснять и в печать! — сощурил глаза Хрущев.

— Иди на х…! Сердца у тебя нет!

— Про сердце вспомнил! Если бы Молотов с Кагановичем подобную фотку заполучили, хана б тебе! И так разговоры кругом про твое рыцарство.

— Во завелся, угомонись!

— Я по делу говорю!

— Чего долдонишь, не глухой, слышу!

— Ты, Коля, с ума не сходи! Ты, считай, первое лицо в государстве! Я тебе добра желаю.

— Переделать себя не могу! Из-за любимой женщины английский король Эдуард VIII от престола отрекся, — с выражением выговорил Булганин.

— Зачем я тебя на председателя Совета министров тащу, если выгонят завтра?! — топнул ногой Хрущев.

— Поработаем, Никита, поработаем! — поднимаясь и одергивая мундир, проговорил военный. — Подумаешь, девку прижал, что тут, мировая революция совершилась? Я и при Сталине грешил, это всем известно, а ты как собака цепная набросился, все настроение испортил!

— Ладно, езжай на Валдай, но потом я тебе передышки не дам.

Николай Александрович понимающе кивнул, снова достал фотографии и стал их заново рассовывать по карманам.

— Ты прям как маньяк, из каждого кармана у тебя голые бабы сыплются!

— Спрячу получше. К дочери заехать хочу, — объяснил министр. — Что там твоя целина?

— Не представляешь, какую дыру целиной заткнем! В сорок восьмом году Маленков додумался сельскохозяйственный налог увеличить, смог Сталина убедить. И что из того вышло? — уставился на друга Никита Сергеевич. — Катастрофа! Фининспектор ходил по дворам и пересчитывал, сколько на приусадебном участке каких культур посажено. Что может быть глупее? Обмерял, сколько ржи растет, сколько пшеницы, картофеля, считал садовые деревья, плодово-ягодные насаждения, все учитывал, чтобы неподъемным налогом колхозника обложить. И обложили-таки! А потом запретили крестьянину на его собственном участке новые виды растений высаживать, так, видите ли, проще налоги взимать! Зачем это делали?! — возмущался Хрущев. — Труженика задушили и армию фининспекторов расплодили! А если колхозник по своему разумению возьмет и изменит посадки, что случится? Что это, потрясение колхозного строя? Ничего подобного! А финансисты до последнего по дворам лазали и собак дразнили. Вот и получилось, что человек на селе был поставлен в дикие условия, и итог поэтому один-единственный — резко сократились посадки! Многолетние сады стали вырубать, и они под налог пошли! — возмущался Никита Сергеевич. — Орава учетчиков, с карандашом в руках, бегала, каждый куст считала. Крестьяне стали сажать столько, чтобы можно было семью прокормить. А скот? Скот тоже сосчитали. Поросят резали перед приходом фининспектора, чтобы не начислил на них налог. А поросеночек еще веса не нагулял, в нем еще и кушать нечего! Все равно люди его под нож, чтобы лишний рубль сэкономить. И до куриц, и до уток добрались. И кто от этого выиграл? Никто. Крестьянин, ясно, потерял, а государство так в первую очередь! После принятия этого варварского закона с индивидуальных хозяйств в 1948 году в бюджет поступило десять миллиардов рублей, а уже в 1951, когда ставки налога повысили, собрали меньше девяти миллиардов, а в следующем году еще полмиллиарда не досчитались. Поголовье скота в личном пользовании за это время уменьшилось на шесть с половиной миллионов голов! Вдумайся, на шесть с половиной миллионов коров в стране стало меньше! — простонал Никита Сергеевич. — Сегодня крестьянин разленился, уже сажать не хочет, и нет у него кормов собственную скотину прокормить. Это, конечно, не везде, не повсеместно происходит, но процесс негативный широко пошел. А ведь, сколько продукции крестьянин на рынок привозил? Какой дефицит продовольствия покрывал? Я сам по колхозным рынкам ходил, все видел. Если сравнить сегодняшнюю ситуацию с 1928 годом, ясно, что сейчас мы имеем коров на девять миллионов голов меньше. А за двадцать пять лет города выросли, городское население увеличилось, потребление стало другим, а мы, как ни стараемся, все равно отстаем от растущих запросов, и покрывать эти все возрастающие потребности нет источников.