Олег Фурсин - Барнаша

Немудрено, что Он их не заметил сразу. Они шли от дома, со спины. А он был увлечен детской радостью, и вообще-то никого из них не ждал. Песок на берегу скрадывал звук шагов.

Первым разглядел незнакомцев малыш Иосиф. Он возвращался от камня с победно вздёрнутой рукой, сияя. Не так уж часто мальчишка, самый младший из всех, попадал в цель. И причина радости была ясна всем. А вот сменивших её внезапно испуга и насторожённости — нет. И все разом, в том числе и Иисус, обернулись к неведомой опасности лицом.

Один, второй, третий, четвертый. Иисус посчитал их сердцем, не умом. Все четверо, братья. Сердце пропустило не один удар. Иаков, Иуда, Симон, Иосий… Но он не бросился к ним. Он оставался на месте. Слишком многое разделяло их теперь. Перед внутренним взором вставал двор Назаретской синагоги, где они оставили Его в руках остервенелой толпы. И дом Сусанны, где ждали Его, чтобы схватить и посадить на цепь. И родной дом с его кровлей, где в одиночестве жевал Он горький хлеб, принесённый сестрой. Малыш Иосиф, которого Он успел полюбить, в тревоге обнимал Его ноги, жался к нему. «Кто братья Мои и Матерь моя?» — вспомнил Он свои же слова. И вместо приветственного целования с братьями, обнял и поцеловал Иосифа, взяв малыша на руки.

Не стоило оставаться на берегу, под любопытными взглядами чужих. Братья переминались с ноги на ногу, о цели прихода не говорили.

— Что там мать, Яакоб? — спросил Он у младшего, ставшего теперь старшим в доме. Спросил, чтобы что-то спросить. Но в ответном взгляде уловил тут же, прежде ответа, ненависть, скрытую зависть. И ревность Иакова к материнской любви, которую он не хотел делить с братом.

— Мать? Я не обделил её ничем, — последовал ответ. — Она неплохо живёт со мною, и если бы не тревога о тебе, была бы вполне счастлива и довольна.

— Никто не может быть вполне счастлив на этой земле, Яакоб. Доля матери — болеть душою за сына. За того, кто вдали от дома и одинок, болеет она больше, чем за других. Но любви матери хватит на всех с избытком. Не будем же делить её, брат.

Иаков собирался ответить, и на лице было написано, что грубостью. Но прибежавший к этому мгновению Кифа избавил их от ненужной ссоры. Кланяясь беспрестанно, он звал всех в дом, проявляя приличествующее случаю гостеприимство. Иисус пошёл к дому, ибо любопытство жителей рыбацкой деревни на краю Капернаума, и без того ежедневно направленное на Учителя, всё возрастало. Гости интересовали всех, и нашлись умники, беззастенчиво высыпавшие из своих домов, разглядывавшие братьев. Они уже начинали судачить о схожести братьев, и о том, какой холодной была встреча…

А встреча действительно была холодной. Хлопотала тёща Симона, и жена его, собирая им ужин. Время от времени хлопала входная дверь. Соседские женщины заносили в дом нечто от себя для братьев Учителя, какую-нибудь нехитрую снедь. Говорил много и бестолково Симон, в основном — о том, как любят Учителя в Капернауме, сколько у него учеников, среди них — излеченных, спасённых. И о богатых домах, куда они вхожи, и как их принимают. В углу шумели дети, пытаясь привлечь внимание взрослых. Иисус же всё молчал, и ласкал притихшего на Его руках Иосифа. Он ждал. Благонамеренное лицо у брата Иакова. Что-то он скажет?

Разговор о насущном, о том, за чем пришли, начался за ужином. Иаков прервал поток хвалебных речей Кифы. Обратился к Иисусу со словами:

— Если ты творишь такие дела, то и яви себя миру, — сказал он.

Вот он, ответ. Иисус даже улыбнулся. Причина появления братьев в Капернауме стала совершенно ясной, она лежала на поверхности. Чудеса, о которых говорила вся Галилея, — вот что привело к нему родных. Они сомневались, они пытались не верить. Но память о прошлом не давала им покоя, и сомневаясь, они прозревали и верили. Можно ли было забыть им о том, каким Он был? Каждый из них мог вспомнить хоть одно, хоть маленькое, но чудо, которое Он им явил. Иаков… Ему Он остановил кровь, текущую из страшной раны, что нанёс себе брат по неосторожности топором. Иуда… Мальчик страдал головными болями, и такими сильными, что сопровождались тошнотой, рвотой, головокружениями. Болело странно, половина лица и шеи, чётко поделенные срединной линией. Лишь руки Иисуса из раза в раз приносили ему облегчение, пока однажды боль не ушла совсем под прикосновением ласковых ладоней. Симон… Мочился по ночам в постель, не просыпаясь. Стыдился себя. Страдал от упрёков взрослых. Однажды Иисус долго говорил с ним. Иаков наверняка помнит, каким странным, отрешённым было лицо Симона при этом, словно он спал с открытыми глазами. А Иисус говорил: «запомни, ты больше никогда не будешь мочиться под себя. Никогда. Ты будешь просыпаться, и вставать. Не спи, просыпайся. Иди на улицу, чтобы справить нужду. Запомни, не спать».. Запомнил… Хотя в ту минуту, когда слушал Иисуса, казалось, грезил наяву. То был сон, но какой-то странный сон…