— Славно. Славно! Так вот ты какой, советский солдат! Прости, не помню твоей фамилии.
Лученков назвался:
— Боец — переменник отдельной штрафной роты, рядовой Лученков.
Ожидая, что будет дальше, взглянул на переводчика.
— Ну что, Лученков, поговорим? — спросил тот.
Вынул из кармана блестящий портсигар. Быстро закурил. Сказал:
— Садись! Или как говорят у вас, у штрафников, присаживайся!
Протянул портсигар Глебу.
— Куришь?
Переводчик вернулся за стол, сел закинув нога на ногу. Пустил к потолку тонкую струйку дыма.
Его движения, шаги, жесты — все было быстрое, подвижное; но в быстроте этой не было никакой суеты или беспокойства. Наоборот, была какая то отточенность движений, как у хорошего актёра.
— Можешь называть меня, Георгий Николаевич. Думаю, что мы с тобой сговоримся. Ты уже наверное понял, что немцы не звери. Они с сочувствием относятся к тем, кто пострадал от советской власти и уважают храбрых солдат.
Лученков молчал.
— Не веришь? — сдержанно упрекнул переводчик. — И правильно делаешь. Когда я был на твоём месте, то тоже не верил. Но жизнь показала, что верить немцам можно. Их искренне заботит вопрос, что будет с Россией после войны.
Лученков недоверчиво хмыкнул.
— Ну вот, опять сомнения… — Огорчённо проговорил переводчик. — А зачем же тогда по твоему создаётся Русская освободительная армия? И командовать ею назначен не какой — нибудь там недорезанный буржуй или грузин, как Сталин, а настоящий русский генерал, Андрей Андреевич Власов.
Переводчик стряхнул с сигаретки пепел в фарфоровую тарелочку, стоящую на столе, и продолжил:
— Скоро немецкая армия пойдёт в наступление, и Сталину будет капут.
— А потом? Что потом? — Спросил Лученков. Переводчик помолчал. Было слышно как во дворе переговаривались солдаты, хлопали дверцы в кабинах машин, где-то вдали ахнули два взрыва.
— Потом? — переспросил переводчик. Он чуть откинулся на стуле, и колени раздвинул, и сел свободнее, мешковатее, чтобы разговор пошёл душевнее.
Казалось, что он искренне переживал о том, что говорил, и Лученков взглянул на него с любопытством.
— А потом немцы уйдут. Но после них останется порядок. Не будет ни колхозов, ни лагерей, ни классовой борьбы. Одним словом, вот что… Поступило распоряжение из штаба о том, чтобы незамедлительно направить в распоряжение командования РОА всех русских военнослужащих, проходящих службу в частях вермахта.
«Так вот оно что! Теперь все ясно чего они хотят!» Тягостное напряжение у Лученкова вдруг спало, впервые он повернулся на табуретке и вздохнул. Переводчик встал из-за стола и подошел к нему ближе:
— Это твой шанс выжить, Лученков. Решайся!
Глеб несколько минут молчал, оцепенело глядя в окно и судорожно сглатывая слюну. Он не знал, что сказать. Ему дарят жизнь… Но ведь, не просто дарят… Взамен надо сучиться! Но как потом жить?
— Я не могу… — выдавил он из себя и запнулся под пристальным, казалось в самую душу проникающим взглядом.
— Не мо-ооожешь? — Насмешливо протянул переводчик. — Наверное спрашиваешь себя, как потом жить? — Он весь подобрался, словно волк перед прыжком. И глаза его также вспыхнули, как у хищника.
— Но если ты откажешься, то ничего этого уже не будет. Ни угрызений совести, ни самой жизни. Нет, мы тебя не расстреляем. Зачем ты нам? Отпустим… к своим. Хотя свои сейчас для тебя страшнее чужих. Свой шанс на штрафную роту ты уже использовал. Сейчас тебя ждёт не тюрьма и даже не расстрел. Петля! Ты же знаешь, Москва бьёт с носка. Наверное уже испытал на собственной шкуре.
Дым сигареты попал в глаза, и переводчик, недовольно поморщившись загасил окурок в тарелочке.
— Ты бывалый солдат, Лученков, храбрый, опытный. Думай. Согласишься, немецкое командование направит тебя в школу пропагандистов. Станешь офицером. В новой России ты сможешь начать новую жизнь. А Советы тебя не простят. Это как пить дать! Так что принимай решение.
Он снова замолчал, пристально глядя в лицо Лученкову.
— Но к сожалению, солдату за каждое принятое на войне решение приходится платить только одним — жизнью.
Приблизив к нему глаза, прикрикнул.
— Ну! Соглашайся!
Лученкову показалось, что мир вокруг него стал враждебным и казалось, чего-то ожидал от него…
Сердце его угрожающе зачастило, кожа сделалась влажной. На лбу выступили капельки пота.
Глеб с трудом разжал стиснутые зубы, открыл рот и вытолкнул из себя слова.
— Я согласен!
Читать дальше