Ольга Погодина-Кузмина: Герой

– Не армия, погорелый театр! Чего застрял, ватнозадый? Проезжай!

– Колесо слетело, ваше благородие…

– А куда ты столько добра навалил?

– Так имущество… Годами наживали.

– Сбросить вещи! – коротко приказал офицер, и студенты с готовностью начали скидывать с возка узлы и сундуки. Толстый купец поймал офицера за стремя.

– Помилосердствуйте, ваше высокоблагородие! Имущество! От красных спасаемся!

Долматов вглядывался в знакомую фигуру офицера. Особая, надменная посадка в седле, хрипловатый резкий голос – он не мог ошибиться. Всадник развернул лошадь.

– На что тебе в аду сундуки? Там своего топлива хватает!

– Иван Карлович? – окликнул Долматов.

Офицер быстро взглянул в его сторону, натянул поводья, узнал. Соскочил с лошади и застыл, глядя в лицо Долматову. Из-под заиндевелого башлыка, из-под светлых бровей, покрытых инеем, смотрели растерянно голубые глаза, теперь казавшиеся теплыми от внезапной душевной боли. Андрей Петрович знал, что фон Ливену, как и ему, на мгновение пригрезился солнечный день, берег озера, пикник офицеров. Две девушки в летних кисейных платьях, взволнованная радость влюбленности. Как, для чего неведомая сила отняла у них обещание счастья и бросила на гибель в ледяную степь?

Офицеры крепко, по-братски, обнялись. Ливен сообщил, что идет с отрядом Богаевского, Долматов кратко рассказал о бое у станции Е-ской, о ранении и случайном спасении.

– Присоединился к частям три дня назад, в Лебединой.

Лошадей распрягли, застрявшую телегу оттащили в сторону, обоз медленно тронулся. Купец с женой остались хлопотать над своими узлами. От реки снова раздались выстрелы, по обозу прошла перекличка. Долматов и фон Ливен направили коней к головным частям.

Холод пронизывал до костей, пахло вечерней сыростью из лощины. Напитанная дождем и подтаявшим снегом речка быстро несла свои мутные воды. Передовой отряд офицеров стоял в раздумье у разрушенного моста.

– Ваше превосходительство, лазутчиков споймали! – крикнул, подъезжая, дозорный казак. – В кустах сидели, шаромыжники, с винтовками…

Подвели двух людей в обтрепанной, промокшей одежде. Один, с черной курчавой бородой, в кудлатой шапке, стоял с обреченным видом, глядя в землю. Другой, хромой, кривобокий, в полинялой солдатской шинели, поглядывал на офицеров с притворным испугом. Казак толкнул его в спину прикладом, он затараторил с лакейской угодливостью, проглатывая слова:

– Братцы, да какие ж мы лазутчики! Ваше благородие! Я инвалид, на австрийском фронте раненный, братцы! Я газами отравленный, ваше превосходительство!.. Сами от красных бежим!

– Откуда бежите? Кто вас распустил, дезертиры?! – оглянувшись на генерала, гаркнул казачий есаул. – Где ж вы, сиволапые, винтовки взяли?

Долматов смотрел в лицо мужичка, одутловатое и серое, как очищенная картофелина. Тот тревожно поводил округлыми, смышлеными глазами. Тьмы и тьмы таких же дезертиров теперь блуждали по улицам русских городов, лежали на папертях, плясали в кабаках. Быстро же они, солдаты из народной сказки, обратились в бесовских прислужников. Или им все одно, какой правде служить – лишь бы чуять за хозяином силу? Что она, кто она, эта новая сила?.. Андрей Петрович вспомнил, что уже однажды думал эту мысль и где-то видел уже это лицо-картофелину, всё составленное из окружностей.

Корнилов, поеживаясь от сырого ветра, проговорил негромко:

– Пусть зайдут в воду… Посмотрим, есть ли брод.

Лазутчиков подтолкнули к воде.

– Да как же, ваши благородия, – заныл, запричитал хромой. – Вода-то ледяная! Мы ж тут околеем! Разве креста на вас нет?..

Штабс-ротмистр вспомнил имя солдата – Ефим. Ефим Щепкин. «Тульские мы…» Где они встречались, отчего запомнились лицо и имя? Австрийский фронт? Госпиталь? Рига? Новочеркасск?

Мужик с курчавой бородой обреченно шагнул с глинистого берега в воду, ломая невидимую корку едва намерзшего льда. «Какие там, на другом берегу, густые заросли лозы и камышей, – мельком подумал Долматов. – Как просто спрятаться, даже большому отряду». Хромой все вертелся, скулил как ушибленный пес:

– Да что ж это, ваши благородия! Братья-казачки! Вместе же кровь проливали… За царя и отечество!

Фон Ливен соскочил с лошади, наставил на солдата револьвер.

– Сказано тебе, каналья, – в воду!

Долматов испытал странное чувство, будто с ним уже происходило все то, что повторялось в эту минуту. Как солнечный просвет в облаках, перед ним вдруг развернулась картина прошлого – ясный день, берег озера. Солдат, офицер, револьвер в протянутой руке. Нет, кажется, в тот раз был браунинг.