Эмилио Сальгари - Сын Красного корсара

Гуаякиль находился примерно в десяти лигах от Тихого океана и был в те времена знаменит своей архитектурой: его дома воздвигали на некотором подобии мостов, что было своеобразной защитой зданий от частых наводнений. Город считался одним из богатейших в Центральной Америке, поскольку был центром обширного края, изобиловавшего рудниками золота, серебра и — прежде всего — изумрудов.

В городе жили несколько десятков тысяч человек, но защищали его три форта, считавшихся неприступными; гарнизон каждого форта состоял из пятидесяти человек.

Маркиз, остановившись перед дворцом, спрыгнул на землю, знаком пригласил графа сделать то же самое и вошел в сад.

— Куда вы меня ведете? — спросил сеньор ди Вентимилья.

— На встречу с вашей сестрой, — ответил маркиз. — Вы же так стремились ее увидеть. Она любит свежий воздух, и наверняка сейчас в саду.

Как раз в этот момент до них донесся нежный звук гитары.

— Это, должно быть, Неала, — сказал маркиз.

— Моя сестра носит такое имя? — спросил граф, казавшийся очень взволнованным.

— Да, граф.

Маркиз направился к маленькому павильону в мавританском стиле, приютившемуся в углу сада, в тени трех или четырех огромных веерных пальм, и показал графу на девушку шестнадцати-семнадцати лет, одетую в простенький халат из мелкого кружева, переплетенного серебряными нитями; в руках у нее была маленькая гитара.

Это было прелестнейшее создание: высокая, стройная, со слегка бронзоватой кожей, с очень черными зрачками, в глубине которых застыло диковатое выражение, с длинными волосами такого же безукоризненно черного цвета с вплетенными в них красными цветами.

Увидев маркиза, она поднялась, отложила гитару и вытянула губы в грациозной улыбке.

— Дочь моя, — сказал маркиз, — ты не ожидала увидеть меня так быстро?

— Нет, — ответила молодая девушка, останавливая взгляд на сыне Красного корсара.

— Я привел к тебе одного сеньора, который утверждает, что он твой брат и…

Граф резко прервал его.

— Маркиз, не говорите: «утверждает». Вы, так же хорошо, как и я, знаете, что мой отец женился на дочери великого касика Дарьена, а следовательно, эта девушка приходится мне сестрой. Я рожден от белого отца и белой матери, но второй женой моего отца стала индейская принцесса.

Молодая метиска продолжала испытующе смотреть на корсара и даже сделала шаг вперед, как бы притянутая непреодолимой симпатией.

Разумеется, такое тайно подсказывал ей голос крови.

— Дочь моя, — продолжал маркиз, — этого сеньора зовут граф ди Вентимилья; он хочет разлучить нас и увезти тебя далеко-далеко, в Европу…

— В мои замки, где море голубее, чем Тихий океан, где воздух благоуханнее и чище, чем здесь, — сказал корсар. — У меня белый цвет кожи, у вас — смуглый, но вы — моя сестра; у нас один отец: Красный корсар, граф ди Вентимилья, сеньор ди Роккабруна и ди Вальпента. Что говорит ваше сердце, Неала? Что подсказывает вам кровь? Что советует разум? Я покинул Европу, чтобы найти вас, преодолел тысячи препятствий, сражался по всему Панамскому перешейку, чтобы только прийти сюда и назвать вас своей сестрой. Кого вы предпочтете? Маркиза де Монтелимар, воспитавшего вас как дочь, или своего брата? Выбирайте.

Неала некоторое время пребывала в молчании, потом внезапно бросилась к корсару и обвила руками его шею:

— Сердце и кровь говорят одно: я — ваша сестра, а вы — мой брат!

В то время как маркиз вез в Гуаякиль пленненных графа ди Вентимилья, баска и фламандца, дон Баррехо во весь опор летел к Панаме, преследуемый полудюжиной испанских кавалеристов.

Гасконец очень быстро догадался, что за ним охотятся, и пустил лошадь через плантации, надеясь добраться до другой группы холмов, уходивших на север; там он надеялся найти временное укрытие.

Ему повезло: лошадь его оказалась очень выносливой и вместе с тем очень проворной, так что он рассчитывал очень быстро утомить своих преследователей.

Чудом уклонившись от трех или четырех ружейных выстрелов, он достиг подножия холма с преимуществом в добрых четыре сотни метров.

— Держись, мой воронок! — крикнул гасконец. — Придет время, и мы убьем тех, кто заставил тебя попотеть. Прошу тебя сделать еще одно крайнее усилие и перескочить через этот холм. А потом мы вернемся на дорогу.

Андалусийская лошадь почти поняла его. Она ответила продолжительным ржанием и пылко понеслась вверх, тогда как испанские кавалеристы орали что есть мочи: