Виктор Вальд - Палач

Затем ему стало совсем невмоготу. Стиснув зубы, он стал медленно выбираться из толпы. С трудом выйдя на узкую кривую улочку, Мартин уже хотел порадоваться ее безлюдности. Но сегодня все было против него. Людей не было, зато как из-под земли появилась стая злющих собак. Они тут же стали рычать и угрожающе наскакивать на него. Даже вид обнаженного кинжала не охладил их дьявольский пыл.

Так они и противостояли друг другу, пока на улице не появились горожане, начавшие расходиться после завершения казни. Собаки исчезли так же внезапно, как и возникли. Зато люди с явной тревогой и угрозой стали всматриваться в лицо одинокого мужчины, обессиленно сидевшего под стеной дома.

Стало темнеть. Могли появиться стражники и, понятное дело, начать задавать свои вопросы. Где-то на площади еще продолжался праздник, устроенный на крови и муках наемников Иоганна Весбера, но на этом празднике Мартину места не нашлось.

В городе оставаться было опасно. Селяне, те, у кого не было родственников и друзей в городе, уже отправились по своим домам. Скоро улицы совсем опустеют. Хозяева проверят свои пристройки и накрепко закроют все двери. В таверну без денег его не пустят. Напроситься на ночлег – себе дороже. Неизвестно, чего ждать от горожан. То ли куска хлеба, то ли крепкой веревки, стражников и палача.

Да еще какого палача!

Мартин содрогнулся, вспомнив жуткую фигуру сегодняшнего палача. А еще окровавленные тела казнимых, которых после рук палача вновь привязали к колесам у эшафота.

Нужно было выбираться из города, причем как можно скорее, пока стража свободно выпускает за городские ворота.

Пошатываясь и дрожа всем телом, Мартин с трудом дошел до ворот и, согнувшись под взглядами стражников, побрел по деревянному мосту. Затем он вступил в дорожную грязь и, с трудом вытаскивая из нее ноги, прошел сотню шагов. И здесь, на горке, он увидел несколько столбов – на них, на высоте вытянутой руки, были укреплены колеса с телами его несчастных друзей по оружию.

Проклятое место! Здесь не было ни стражи, ни зевак. Эти столбы можно увидеть с дороги издалека, даже не приближаясь к ним. Это место дьявола и его слуг. Это предупреждение всем, кто отдаст свою душу сатане и вступит на путь зла и греха.

Уже поутру черные вороны опустятся на окровавленные тела и начнут разрывать раны, глотать запекшуюся кровь, а затем с особым наслаждением выковыряют и проглотят глаза. И только через несколько дней голод, жажда и боль убьют этих негодяев, а сатана, ликуя, заберет их души в ад.

«И я там буду. Но не сегодня. Сегодня я жив, зол и желаю попрощаться», – решил Мартин и начал карабкаться на возвышенность.

Хотя боль была невыносимой, у казнимых не было сил кричать. Они только глухо стонали, часто впадая в бред и беспамятство. Их уже ничто и никто не мог спасти. Мартин устало привалился спиной к ближайшему столбу.

– Кто меня слышит? – прохрипел он. – Это я, Мартин. Я жив, а вы уже нет. И даже черви могильные не сожрут ваше мясо. Развеетесь, а кости сожрут собаки.

– Мартин, – послышался над головой едва различимый выдох.

– А, слышите… Я бы мог вас убить и тем облегчить страдания. Но я этого не сделаю. Ведь никто из вас не любил Мартина. Никто не дал куска мяса и не налил кружку пива. И мне вас не за что любить. Я вас ненавижу, как ненавижу свое больное тело…

– Мартин, – опять послышался слабый голос. – Это я, Обер…

– Ах, это ты, мой дорогой друг Обер, – вдруг развеселился Мартин. – Это ты по-дружески выбил мне зуб. Помнишь? А теперь до смерти не забудешь… Где твоя правая рука?

Мартин вытащил кинжал и с трудом разрезал веревку на руке. Затем он просунул окровавленную конечность между спицами и, схватившись за нее обеими руками, потянул на себя.

Несчастный Обер вскрикнул и впал в беспамятство. И это спасло его от муки, которая сопровождает разрыв мышц и кожи. А уже раздробленные кости были не помехой тому, чтобы рука отделилась от локтевого сустава.

Мартин долго смотрел на руку, удивившись, что так легко удалось оторвать ее. Затем он бросил конечность к столбу и, не оборачиваясь, поплелся в темноту.

Весь путь до послеобеденного солнца Эльва смотрела на то, что можно было разглядеть в маленькое окошко повозки. Она не выражала неудовольствия, но на все попытки отца разговорить ее отвечала однозначно или просто кивала ему. Наконец Венцель Марцел умолк и предался по своему обыкновению мысленным рассуждениям.

И все же он правильно поступил, взяв с собой дочь. Да, он оторвал ее от привычного времяпрепровождения. Всех этих вышиваний, шитья, чтения светских и религиозных книг. В конце концов, его дочь должна увидеть мир. Она должна увидеть города, перед которыми Витинбург был просто городишком. Ведь она не простая горожанка, родители которой не могут позволить дочери удалиться более чем на полмили от городских ворот, и то в сопровождении подруг. Она – дочь главного бюргера, великого и достойного человека.