Виктор Вальд - Палач

– А для меня нет какой-либо работы? – с надеждой спросил палач.

– Ее всю забрала чума.

– Бюргермейстер, а вы не подскажете, где Патрик?

– Нет, не знаю. Возможно, тоже побежал на север. Пусть все бегут. И я побегу. Там и построю новый Витинбург и заселю его умными и трудолюбивыми бюргерами. Я понял, что в тебе не так. Без плаща и своего капюшона ты выглядишь… как-то странно.

Венцель Марцел пил вино и улыбался.

Все горестное и печальное осталось за порогом его дома. А здесь, утонув в любимом кресле, с чашей чудесного рейнского вина он предавался сладостным мечтам. Ведь не вечно же будет чума пожирать людей. Насытится и уйдет прочь, за моря, в дикие степи и пустыни. И тогда наступят радостные и счастливые дни.

Будет работать лесопильня, и множество ценного распила принесет бюргермейстеру груды серебра и золота. Потом они построят еще одну… Нет, две лесопильни. Леса хватит на многие годы. Селяне будут рубить его за сущие медяки, поскольку, освободив от деревьев новые участки, они получат места для будущей распашки. И это тоже польза для города и Венцеля Марцела. Ведь новые пашни дадут зерно. А вот его-то и можно будет молоть на мельнице, которую ниже по течению канала устроит бюргермейстер.

Можно еще что-нибудь придумать. Если не он сам это сделает, то палач. Как странно – в такой чудовищной голове и такие здравые мысли.

И за это спасибо дочери. Ведь именно она настояла на том, чтобы покалеченный Гудо отправился с ними в Витинбург. В сущности, с этого Гудо и начались хорошие дни и для города, и для самого Венцеля Марцела.

Спасибо Эльве. Она притягивает удачу. А может, и счастье. Как же иначе. Кому как не прекрасной девушке притягивать столь изменчивое человеческое счастье. Это позже она станет всем озабоченной женщиной, а затем и сварливой старухой. Благо, что отец до этого события не доживет. А сейчас Венцель Марцел улыбался. Он был счастлив. Счастлив тем, что судьба дала ему в руки еще один источник, фонтанирующий золотом и серебром. И бюргермейстер уже заранее задумал, как использует это неожиданное пополнение. Хотя за него еще нужно побороться.

Хотя о чем это он? О какой борьбе? Все происходит по воле Божьей!

Венцель Марцел отпил вина и стал ритмично покачивать головой. И хотя он не был знатоком музыки и совсем не чувствовал ритма, музыка доставляла ему огромное удовольствие. Его дочь играла на лютне и божественным голоском пела какую-то старую и добрую балладу.

Не зря. Ох, не зря Венцель Марцел пять лет назад нанял странствующего миннезингера. Тот, правда, ел за двоих и мог выпить бочку пива, но свою музыку и стишки о благородных рыцарях и прекрасных дамах исполнял с удивительным мастерством. Этому он и обучил тогда еще маленькую Эльву. И хотя Венцелю Марцелу было жалко тратиться на эти благородные развлечения и на долгое обучение, сейчас он был счастлив, что все же переборол свою врожденную скупость. Да, как чарующе играет дочь! А как мило поет! Кто перед этим устоит? Наверное, даже сам император пал бы к ногам Эльвы, а не только какой-то барон Гюстев фон Бирк. Или теперь его называть графом? Нет, пока ему не стоит знать о привалившем счастье – о том, что он стал владельцем замков и земель. Пусть пока слушает балладу о благородном рыцаре Роланде, павшем в битве с сарацинами, сладостную пастораль [64]о страстной любви пастуха и пастушки или простенькую сельскую песенку о полях и лугах.

Он должен отдать свое сердце милой Эльве, а ее отцу – возможность правильно распорядиться наследством умершего графа.

Вот только бы не выплыла на поверхность пропавшая невеста. Пропала, так и пропала. Чего ей выплывать? И зачем? Ведь несколько дней после того, как молодой рыцарь пришел в себя, Венцель Марцел и вторивший ему лекарь Хорст убеждали барона, что он действительно видел у костра свою невесту Имму. Падшую невесту. Только сошедшая с ума могла прибиться к флагеллантам, только омерзительная грешница могла участвовать в свальном грехе, что устраивался еженощно, только наказанная Господом могла впустить в себя смертельную болезнь – сифилис. Это подтвердил лекарь Хорст. Он сам осматривал сектантов и был убежден, что все те, кто грешил в ночных оргиях, были больны этой второй после проказы страшнейшей болезнью.

Впрочем, многие лекари при любых сомнениях приговаривали больного к сифилису, следуя правилу «In dubio suspice luem» [65].

Да и где искать эту невесту? Тем более среди океана чумы. И зачем? Чтобы коснуться прогнившего тела и не иметь наследника?