Виктор Вальд - Палач

В продолжение прекрасного дня ночь выдалась на славу. Теплая, безветренная, с бесчисленными мерцающими звездами и огромной, в полнеба, луной, сверкающей на фоне темно-синего купола. В травах звенели цикады, из кустов доносился шорох мелких грызунов, с ветвей деревьев тяжело падали стремительные совы.

В такую ночь спится особенно приятно. Но люди – странные существа. Они часто сознательно путают добро и зло, день и ночь. Понятно, если человек вынужден это делать. А если с умыслом…

Когда всадники добрались до опушки леса, вперед выехал палач и осторожно повел своего коня между деревьями. Непонятно, каким образом он определял направление пути. Ведь деревья, кусты, пни и ветви в свете огромного серебряного блюда луны были хорошо видны всего лишь на полдюжины шагов. А дальше стояла стена – черная и оттого пугающая.

Но вот в трещинках этой стены замерцал огонек.

– Здесь мы оставим лошадей. Патрик о них позаботится. Вон за теми деревьями уже виден костер тех, кто нам нужен. Дальше, благородный рыцарь, мы будем ступать как можно тише и в полном молчании. И помните, вы хотели только посмотреть, нет ли среди них вашей невесты. После этого мы тихо удалимся и все правильные решения примем поутру.

Барон молча кивнул и поправил меч, с которым никогда не расставался.

Ступая как можно мягче и осторожнее, Гудо и молодой рыцарь вскоре добрались до густых кустов, за которыми начиналась небольшая поляна.

На поляне полыхал огромный костер, с одной стороны которого торчали направленные к нему тонкие шесты. На них обтекали жиром лесные обитатели: несколько зайцев, сусликов и тушки диких уток. Вокруг костра, в основном у шестов, сидели до трех десятков обнаженных до пояса женщин и мужчин. Перед костром медленно ходил тощий мужчина в набедренной повязке и голосом, который едва покрывал треск огня, вещал:

– Наши молитвы чисты и откровенны. Мы не просим золота и серебра. Мы не просим земли и скота. Мы не просим милости благородных господ и любви плотской. Мы не ищем богатства на земле, ибо собрано оно нашими молитвами и страданиями на небесах. Наши молитвы и страдания не за себя, не за каждого из нас. Они – за всех детей Господних, за всех живущих на земле. Мы просим простить Господа не кого-то одного, или его семью, или даже целое племя. Мы просим за всех – и добрых христиан, и грешников, и даже язычников, не познавших Господа из-за своей глупости или козней дьявола.

Среди нас и монахи, и славные мастера, и пастухи, и воины, и несчастные вдовы, и благородные господа, и сироты, не знавшие отца и матери. Мы были разными. Мы были другими. А сейчас милостью Господа нашего мы – братья и сестры во Христе. Наши молитвы тихие и простые, но они слышнее для Господа, чем трубы иерихонские, ибо они от глубин душ наших. И они в сердце Бога. И он ответил нам.

Ангел, легкокрылый посланник Христа, принес в церковь Святого Петра в Иерусалиме письмо. Святое письмо. В нем сам Иисус Христос сожалеет о тяжких грехах нашего подлого времени. Особенно об осквернении субботы. А также о богохульстве, ростовщичестве, клятвопреступлении и несоблюдении установленных постов. Так ответим на это письмо общей молитвой и направим ее Деве Марии и всем ангелам. Через их уста попросим прощения у Иисуса Христа. И, может, тогда он заступится за людей и попросит Отца Небесного прекратить наказание свое, что было ниспослано им в образе черной чумы.

Собравшиеся стали тихо напевать псалмы и раскачиваться из стороны в сторону.

– Тот, который говорил, – их ночной супериор. Они зовут его Петром, – шепотом сообщил Гудо. – Он из беглых монахов. Я дважды с ним беседовал, и мне кажется, что он не в своем уме. А сейчас наберитесь терпения и выдержки. Это отвратное зрелище.

Молодой рыцарь сморщился и отмахнулся.

Ночной супериор Петр, не останавливаясь, возвел руки к небесам.

– Господи, прими наши молитвы. Братья и сестры, вознесем их.

После этих слов мужчины и женщины поднялись и сбросили то немногое, что на них было. Они выстроились попарно и стали медленно двигаться вокруг костра. В их руках гибкими змеями извивались увесистые плети.

Пение не прекращалось, но теперь стали отчетливо слышны отдельные молитвы. Они были просты. Таких не услышишь в церкви. Эти люди, пренебрегая святой латынью, взывали к Господу на простом языке, лишь иногда подкрепляя свое воззвание заученными с детства фразами канонических молитв. Едва умолкал один голос, молитву тут же подхватывал другой, за ним – третий, следующий и следующий. Голоса становились все громче. Громче стали звучать и хоровые псалмы.