Семен Кончилович - Гибель Иудеи

Домицилла тотчас же вспомнила о черной женщине, про которую говорила в бреду Феба. Домицилле показалось непонятным, почему эта, как она слышала, знатная дама ходит ночью по Аппиевой дороге, а теперь пришла навестить несчастную, рабыню.

– Бедная девушка, – продолжала Люцина, – рассказала мне о печальной встрече со своим отцом. Она так была убита горем, к тому же она так близко принимает к сердцу бедствия своего народа, что я, расставшись с нею, сильно беспокоилась за нее.

– Она, с тех пор как пришла домой, – отвечала Домицилла, – лежит в горячке. Первую ночь Феба сильно бредила, и я боялась, что она не проживет до утра. Теперь ей легче, но все же положение весьма опасно. В бреду она много говорила о черной женщине, которая ее утешала. Очевидно, это была ты, благородная Помпония и я очень признательна тебе. Она с детства при мне, я росла и воспитывалась у нее на руках, поэтому ее теперешнее состояние чрезвычайно удручает меня. Пойдем к ней.

Когда Феба услыхала голос, который утешал ее ночью, она открыла глаза и, увидев Люцину, вся просияла. Между тем Домицилла с ужасом видела, что состояние ее ухудшилось. Рабыня, стоявшая у изголовья, на безмолвный вопрос Домициллы только безнадежно махнула рукой.

– О, я никогда не забуду, – прошептала больная, – не забуду тех дивных слов, которыми ты меня утешала "Придите ко Мне все труждающиеся"… Только я забыла, кто это сказал?

– Это слова, – отвечала Люцина, – бесконечно доброю Человека, у Которого было столько сострадания к людям, как ни у кого другого. Но Он был не только Человек, но и Бог.

– О, как бы я желала идти к Нему на этот зов, – сказала больная, – но нет. Он мне не поможет. Это проклятие…

– Не смущайся, бедное дитя, – сказала Люцина, гладя ее волосы, – это сказал Тот самый, Который сказал "Отче! Прости им, они не ведают, что творят".

– Как, – с живостью спросила Домицилла, – так и это слова Назарянина? Прости мне, благородная Помпония, ты следуешь Его учению, ты христианка.

– Да, по милости Господа, не пожелавшего, чтобы я умерла во грехах, я христианка, – отвечала Люцина и, обращаясь к больной, сказала: – Неужели ты не можешь довериться Тому, Кто молился за своих убийц?

– Смею ли, могу ли я надеяться, что я не лишена этой надежды? О, Иисус Назарянин, прости, прости меня! – воскликнула больная простирая свои исхудалые руки к небу; из груди больной вырвался тяжелый вздох и она откинулась на ложе.

– Она умерла, – сказала Люцина со слезами и, преклонив колена, начала молиться Домицилла, оцепенело смотрела то на безжизненное лицо своей рабыни, то на молящуюся Помпонию. Слезы медленно скатывались по ее щекам.

С наступлением ночи обе женщины проводили тело до гробницы на Аппиевой улице, где рядом со своим отцом была предана земле внучка первосвященника Каиафы.

Происшествия последних дней произвели на Домициллу глубокое впечатление Не слабое здоровье не выдержало и она стала чувствовать, как силы ей изменяют. Приглашенный врач посоветовал оставить Рим и рассеяться путешествием куда-нибудь. Домицилла и сама уже думала об этом и потому в скором времени уехала на Восток.

Спустя несколько месяцев после ее отъезда Флавия жена Климента, получила письмо, в котором Домицилла подробно описывала свое путешествие. Осень она провела на Далматском берегу, но с наступлением холодов по совету врачей должна была отправиться в Александрию. Весной она писала Клименту:

"Я сказала выше, что в предместье Буколы на меня и двух моих рабынь напали разбойники. Некоторое время я считала этот случай просто опасным приключением, но теперь вижу, что здесь было особое руководительство неба. На наши крики о помощи прибежало несколько людей и, освободив нас, видя, что мы все еще не можем прийти в себя от испуга, привели в свой дом. Наши спасители оказались христианами. Старик, в дом которого мы при шли, был епископом местной христианской общины. Здесь я увидела то же, что некогда и у вас: весь дом был наполнен калеками и нищими. После я много раз снова приходила в этот дом и теперь могу вас порадовать доброй вестью я тоже христианка. Надеюсь, что всеблагий Господь поможет мне остаться такою и до конца жизни. Со своим отцом я вела частую переписку. На мое желание навестить его он ответил, что не советует мне делать этого, так как печальный вид Иерусалима и опустошенных окрестностей произведет на меня удручающее впечатление. Но все же мне пришлось побывать там, хотя я уже и не хотела туда ехать. В начале марта отец известил меня, что очень болен и не знает, удастся ли ему выздороветь. Чтобы скорее прибыть к нему, я снарядила свой караван и отправилась в Палестину. Прибыв в Иерусалим, я, к великому моему горю, уже не застала отца в живых…