Илья Штемлер - Война детей

«Надоело…» Никита поставил чашку с остывшим кофе на поднос.

– А не остаться ли тебе здесь? – произнес он в сторону черного ночного окна.

Вика изумленно посмотрела на Никиту:

– Чудак человек… Я ведь замуж выхожу!

– Чепуха. Вызовем такси, привезем твой чемодан. Лады?

Вика захохотала. И кофе стал плескаться из чашки в блюдце.

Она поставила чашку на поднос и захохотала еще громче.

Никита терпеливо ждал, уставившись в окно.

– Нет, Кит, ты неисправим. А кто говорил мне, что я без тебя пропаду, кто? Да-а-а… Самое удивительное, Кит, что, вернись я сюда, ты продолжал бы жить так, словно и не было этого года. Господи, какая я молодец, что сбежала от тебя! И как мне это было трудно сделать! Одна. Без денег. Спасибо девчонкам, помогли… Она встала и походила по комнате. Никита следил за ней чуть прикрытыми глазами.

– У нас в школе был ученик. Все он знал обо всем. Слушать его было удовольствие! Даже учителя любили с ним болтать. Но двоечник он был первейший… Недавно встретила его. Мебель развозит по домам. Эрудит! И он мне говорит: «Я, Вика, нашел свое место». А я подумала: умница, понимает. Поэтому жизнь не портит ни себе, ни другим…

– Ну и что? – снисходительно спросил Никита.

Вика закинула руки за голову, замком сцепив пальцы на затылке.

– Кит, все-то ты знаешь, всем советы даешь… Почему же сам такой несчастный?

– Я – несчастный? – Никита возмущенно потер ладонью свой большой нос. – Дура ты, Вика!

– Я не дура, Кит. Тебе так хотелось обезволить меня, подчинить. А я вырвалась, все поняла. Ты ведь сам-то не живешь по рецептам, которые раздаешь… Один мой знакомый…

– Грузчик-двоечник?

– Нет, другой. У меня много знакомых… Он советовал всем лечиться только у хирургов, а сам плакал из-за чепуховой грыжи.

Никита хлопнул ладонями:

– Вспомнил! Я тогда проект должен был защищать!

– У тебя на все есть причины, Кит. Заяц ты и размазня!

– Заяц? – задохнулся от обиды Никита. – А кто спасал тебя на водной станции, кто?! Извини, я не хотел об этом. Ты заставила вспомнить.

– Во-первых, не вспомнил, а помнил. Разница!

Вика внезапно замолкла, резко обернулась и шагнула к Никите.

Взяла его большую, мягкую белую ладонь:

– Извини меня… Извини меня, добрый Кит. Я очень люблю того человека, за которого выхожу замуж. И люблю давно. Еще до знакомства с тобой. Прости меня, мой несчастный Кит. Но что я могу с собой поделать?

Никита сжал веки, пытаясь подавить предательские слезы. Резко повел головой в сторону.

– Наговорила, наговорила, – тихо вымолвил он.

– В том много правды, Кит. Извини.

Она бросилась из комнаты, волоча по полу длинное пальто.

В полутьме коридора мелькнула тень, хлопнула дверь в комнату матери.

Вика натянула пальто.

– Передай привет маме. Я очень рада была ее повидать. И тебя тоже.

Никита кивнул. Верхняя губа его совсем спряталась под нависший нос.

– Ты вот что, Вика… С разводом этим… Я сделаю. Позвони только, скажи, когда…

Вика коснулась губами мягкой щеки Никиты и бросилась по лестнице вниз. Перестук ее сапог становился все глуше и глуше.

Хлопнула входная дверь подъезда.

Никита постоял, глядя в лестничный проем, затем накинул железный крюк и ушел к себе.

Из допроса Г. Казарцева, обвиняемого по статье 211, часть 2, УК РСФСР и статье 127, часть 2, УК РСФСР:

«…Его звали Олсуфьев, Петр Петрович. Доцент. Физик. Олсуфьев записался на выступление в прениях одним из первых. Но уступил мне свою очередь и согласовал это с председателем. Я это расценивал как большую удачу, как знак судьбы… Вообще, встреча с Олсуфьевым оказала на меня… Не знаю, он до сих пор стоит у меня перед глазами…»

Они свернули на Фонтанку. По зеленовато-серой воде неслись две моторки. Одна из них настолько вылезла носом из воды, что казалось, вот-вот взлетит.

Через мгновение лодки скрылись за поворотом. Волны дотанцовывали у гранитных боков набережной.

– Не понимаю, проходим уже которую ресторацию, – ворчал Глеб. – Вы не заблудились?

– Потерпите. Я приведу вас куда надо. Эти места мне знакомы, поверьте, – отбивался Олсуфьев.

Тяжелый портфель оттягивал его руку. Глеб пытался предложить свои услуги, но Олсуфьев отказывался:

– Вы сегодня именинник, Глеб. Шагайте налегке.

Глеб и впрямь чувствовал себя необыкновенно хорошо: его доклад произвел впечатление. Он чувствовал по той тишине в зале, по вопросам, которые ему задавали, по уважительным взглядам. Олсуфьев остановился у перил, поставил портфель на плиту парапета.