Илья Штемлер - Война детей

Выбрав момент, когда на дверях сарая висел огромный амбарный замок, Шурка с моей помощью отодрал в заборе доску, оставив ее висеть на одном гвозде. Доска болталась, как маятник, стоило лишь толкнуть.

Я помогал Шурке нарочито лениво. Мой вид, как мне казалось, должен был говорить о том, как мне не нравится заниматься всем этим делом. И что сюда я попал совершенно случайно, что я понимаю:

это нечестно – и принимаю в этом самое незначительное участие.

А Шурка был тороплив и смел. И этим хотел подчеркнуть свой интерес к игре. И то, что не считает все это серьезным проступком, а только игрой. Увлекательная, новая и опасная игра – вроде того, что происходило, по его мнению, на фронте, в кинофильмах. А деньги – это так, случайность, которой могло и не быть. Так мы обманывали друг друга своим видом и полагали, что это получается. Мы тогда не думали, что и взрослые люди часто играют в такие игры, – нам было по одиннадцать лет, и мы были начинающими подлецами.

Затем мы выкатили вагонное колесо, какой-то липкий тяжелый лом и несколько дырявых тазов. Все это спрятали и стали ждать, когда старый Нури откроет свое заведение.

Назавтра в наших карманах оказалось около двадцати рублей. Вечером мы пошли в летний кинотеатр, где второй месяц показывали «Сильву». А вначале демонстрировали киножурнал о зверствах фашистов на захваченной территории. Потом слушали грустные песенки Сильвы.

Некоторые покидали зал после окончания киножурнала, бесшумно, словно тени, но большинство оставалось, жадно глядя на опереточное великолепие.

Я плохо следил за действием на экране. Я фантазировал, мысленно посылая Эдвина на фронт, где он совершал потрясающие подвиги…

– Я думаю, надо еще кого-нибудь втянуть, – услышал я шепот Шурика.

– Куда? – спросил я, прервав эпизод похищения Эдвином на самолете гада Гитлера.

– Старик может нас приметить. Надо еще кого-нибудь, – ответил Шурка.

Он тоже был далек от всего, что происходило на экране.

– Давай расскажем Тофику, – предложил я, одновременно представляя сцену награждения Эдвина боевым орденом и его встречи с медсестрой Сильвой.

– Тофик – маменькин сынок, – ответил Шурка странным голосом. – Надо кого-нибудь из больших.

Я искоса взглянул на него. В просветленной темноте кинозала его лицо представилось мне незнакомым. Я подумал, что Шурка здорово трусит. Я и сам чувствовал себя не очень бодро. Особенно в тот момент, когда старик Нури, рассматривая вагонное колесо, сказал с непонятной интонацией:

– Из какой трамвай вытащил?..

Я наклонился к закупоренному ватой Шуркиному уху.

– Трусишь? – презрительно ломая голос, спросил первый трус, Шурка.

– Кто, я? – задохнулся от обиды второй трус, я. – Ну, давай Эдьке скажем, если хочешь кого-нибудь из больших пацанов.

С переднего ряда к нам повернулся раненый. Счастливая улыбка крепко держалась на его лице:

– Еще слово – получите по шее!

Фильм продолжался…

Эдька оказался страшным жлобом. Первым долгом он сообщил, что у него есть отличная тачка, которую можно загрузить всяким железным барахлом. И если мы, то есть я и Шурка, не найдем себе такую же тачку, он разрешит любоваться на утильсырье только с почтительного расстояния.

Мы были так поражены Эдькиным коварством, что в первое мгновение не могли произнести и звука. Потом Шурка заплакал и заявил, что все расскажет Нури.

Эдуард щелкнул болезненного Шурку по лбу, затем сказал, что всегда был убежден в невысоких умственных Шуркиных способностях, а без тачки он нас не допустит, ибо не станет терпеть примитивного ручного труда в таком серьезном деле. А главное – старик догадается, что нельзя столько железа таскать из города вручную, и поймет, что дело тут нечистое.

Мы в глубине души согласились с тем, что Эдуард в чем-то прав, ведь ему было уже четырнадцать лет. Но где взять тачку?

Эдька равнодушно пожал плечами. И это его сгубило. Он еще не знал, что нельзя афишировать свое пренебрежение к людям: это разжигает злобу, а не преклонение. Однако тогда равнодушие его сгубило: мы рассказали всем ребятам о существовании одноглазого Нури. Даже непонятно, на что Эдька рассчитывал. Что мы примиримся с потерей концессии? Впрочем, он наверняка ни на что не рассчитывал – просто, как всякая ограниченная личность, он упивался своим физическим превосходством в эту минуту…

Никогда еще в сарае старика Нури не было такого количества мальчишек.

– Слушай, пожар, слушай? – кричал Нури, оглядывая ораву единственным глазом. – Выходи на улица! Становись очередь! Не базар, не базар здэсь!