Томас Кенилли - Список Шиндлера

Приветствуя Милу, Польдек размахивал пакетом, в котором лежал подарок к ее прибытию – большой моток шерсти, вытащенный из оставленного Гофманами тюка, и стальные спицы, которые он сам отлил и отполировал.

Франц, десятилетний сын Спиры, тоже смотрел вниз с балкона. Во дворе было слишком много эсэсовцев, и, чтобы удержаться от слез, он засунул себе кулак в рот и прикусил его…

Женщины в обносках убитых в Аушвице осторожно ступали по брусчатке двора. Головы их были обриты. Некоторые из них настолько исхудали и были изнурены болезнями, что их трудно было узнать.

И все же встреча потрясла всех.

Потом уже, через много лет, к ним пришло осознание того факта, что нигде, ни в одном углу охваченной войной Европы не было (да и не могло быть!) ничего подобного.

Потому что из Аушвица не было спасения – ни для кого, кроме них.

Женщин провели в их отдельный спальный корпус. На полу лежали охапки соломы – нары еще не успели поставить. Из большой полевой кухни производства ДЭФ эсэсовка разливала им суп, о котором Шиндлер упомянул у ворот, – суп был густой и сытный, наваристый, в нем плавали пятна жира. Его невероятный ароматный дух вселял надежду, что сбудутся и другие невероятные обещания.

«Теперь вам больше не о чем беспокоиться».

Но пока еще они не могли встретиться со своими мужчинами, прикоснуться к ним, обнять их. Женщинам предстояло пройти карантин. Оскар Шиндлер, по совету медиков, решил убедиться, что они не привезли с собой из Аушвица никакой заразы.

И все-таки они исхитрились и придумали три способа, чтобы общаться. Один из них – через щель от выпавшего из стенки кирпича под нарами молодого Моше Бейского. Ночами мужчины, один за другим, стоя на коленях на матраце Бейского, просовывали в другое помещение за стенку записки. В стене же цеха было прорезано полукруглое отверстие, за которым открывался проход в женскую раздевалку. Пфефферберг нагромоздил под ним ящики, сидя за которыми можно было обмениваться посланиями. И наконец, рано утром и поздно вечером можно было постоять у проволочного заграждения, отделявшего мужской балкон от женского. Здесь встретилась семья Иеретцев: старый Иеретц, из пиломатериалов которого был выстроен первый барак на «Эмалии», и его жена, которой удалось спастись от акций в гетто. Заключенные любили пошутить по поводу разговоров между пожилыми супругами. «У тебя был стул, дорогая?» – серьезно осведомлялся старый мистер Иеретц у своей жены, которой еле-еле удалось выбраться из дизентерийного барака в Биркенау…

В общем-то, никто, конечно, не хотел оказаться на больничной койке. В Плачуве она была самым опасным местом, куда мог в любой момент явиться доктор Бланке со смертельной дозой бензина в шприце. Даже здесь, в Бринлитце, всегда существовал риск внезапной инспекции, подобно той, в ходе которой увезли детей с их отцами. В соответствии с указаниями из Ораниенбурга, лагерная клиника не имела права содержать серьезных больных. Тут вам не благотворительное заведение! Допускалось лишь оказывать первую помощь при производственных травмах.

Но деваться было некуда – поначалу клиника в Бринлитце оказалась битком забита женщинами. Сюда же попала и девочка-подросток Янка Фейгенбаум. Она была поражена саркомой и в любом случае, даже в самой лучшей больнице, должна была умереть. О ней старались позаботиться, отвели самое удобное место из всех. Здесь же оказалась и фрау Дрезнер, и еще не меньше дюжины женщин, которые или не могли есть, или пища не удерживалась у них в организме.

Оптимистка Люся и две другие девушки горели в скарлатине, их нельзя было держать в лазарете – их койки перенесли в погреб, где от близости парового котла стояла жара. Даже в приступах озноба Люся чувствовала его благодетельное тепло…

Эмили Шиндлер безропотно исполняла в лазарете обязанности медсестры. Те, кто уже прижился в Бринлитце, – мужчины, разбиравшие машины Гофманов и перетаскивавшие их на склад дальше по дороге, – почти не замечали ее. Один из них позже сказал, что она производила впечатление тихой и покорной жены.

Впечатление о процветании Бринлитце создавалось цветистым красноречием ее супруга, Оскара Шиндлера, которому удивительным образом удавалось убеждать всех и каждого в том, в чем ему хотелось. Эмили всегда оставалась на втором плане.

И даже те женщины, за которыми она ухаживала, искренне считали, что все в мире зиждется на магическом влиянии всесильного Оскара.