Юрий Сушко - Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве

– Только не говори мне, Лаврентий, что ты видишь это письмо впервые. Читал ведь уже, верно?

Берия вскочил и обернулся лицом к Сталину:

– Так точно, читал, товарищ Сталин. Мне показывал Поскребышев, советовался, как ему следует поступить с этим обращением Коненкова. Я порекомендовал ему обязательно положить вам в почту.

– Ну и что ты скажешь по поводу коненковских пророчеств? Он там, в Америке, случайно не свихнулся вместе со своими братьями во Христе?

– Если отбросить библейскую словесную шелуху, то там есть и здравые мысли, товарищ Сталин.

– Ты, Лаврентий, с Библией поосторожнее в оценках. Это мудрая книга. А что касается здравых идей Коненкова, то я их карандашом уже отметил. И предсказание о начале войны, и кое-что другое. Насчет кольчуг, например. Посмотри, с наркомом вооружений поговори…

– Слушаюсь. Кстати, прогнозы Коненкова по поводу ориентировочной даты начала военных действий почти совпадают с данными нашей разведки, товарищ Сталин.

– Значит, будем считать товарища Коненкова нашим резидентом в США.

– Товарищ Сталин, у нас в Америке довольно сильная резидентура. Сеть агентов влияния в самых разных сферах, в том числе в научной среде. Жена Коненкова, например, довольно близка с самим Альбертом Эйнштейном, его учениками.

– Насколько близка? – мягко усмехнулся Сталин и подошел к окну.

– Достаточно, товарищ Сталин.

– Нам достаточно или ей достаточно?

– Всем достаточно, товарищ Сталин, – позволил себе улыбку Берия.

– Это хорошо. Эйнштейн – очень серьезная фигура. Не только в науке, но и в общественно-политической жизни. И в Америке, и в Европе. Этот фактор надо обязательно учитывать.

Сталин отпустил Берию и продолжил свою прогулку по кабинету. Да, в свое время он дальновидно поступил, отказав Эйнштейну в предоставлении гражданства и работы в СССР. Там, в Америке, этот лохматый физик принесет Советскому Союзу гораздо больше пользы. А там посмотрим…

Чуть слышно постучав, в кабинет заглянул Поскребывшев:

– Обед готов, Иосиф Виссарионович.

– Спасибо, – поблагодарил Сталин. – Сейчас приду.

Он решил поесть в одиночестве. Угадывая настроения Хозяина, подавальщица не мелькала перед глазами, появляясь в столовой комнате только в нужный момент, меняя тарелки и предлагая новые блюда. Когда Сталин попросил принести вина, Валюша Истомина немного удивилась, но вида, конечно, не показала. Тут же на столе появилось бутылка «Хванчкары» и тарелка с круто варенными яйцами. Сталин, наковыряв пальцами желтки, один за другим отправлял их в рот, запивая глотком вина…

Франклин Рузвельт внимательно слушал доклад шефа ЦРУ Эдгара Гувера относительно будущего состава участников совершенно секретного «Манхэттенского проекта».

– Господин президент, благодаря своим радикальным взглядам профессор Эйнштейн, по моему глубокому убеждению, не может считаться пригодным для использования в секретных работах. – Директор ФБР сделал паузу. – Он только что получил наше гражданство, и мне представляется маловероятным, чтобы такого склада человек внутренне уже успел стать вполне благопристойным и благонадежным гражданином США, исповедующим наши идеалы…

– Я не буду спорить с вами, Эдгар, – смиренно произнес президент. – Целиком полагаюсь на вашу информированность, а не на интуицию и догадки. Действуйте, как считаете нужным.

– Кроме того, господин президент, не скрою, у военной контрразведки имеются также сомнения относительно назначения мистера Оппенгеймера на пост научного руководителя проекта.

– Какие именно? – спросил Рузвельт. – То, что он и его жена придерживаются левых взглядов и помогают коммунистам финансово, мне уже докладывали. Но это же не сказывается на качестве его исследовательской работы?

– Никоим образом. Но есть один нюанс, о котором вы должны знать. В свое время Оппенгеймер умудрился жениться на Катарине Пуэнинг.

– И что в этом предосудительного?

– Она – родственница гитлеровского генерала Кейтеля. Но, с другой стороны, эта женщина настроена явно прокоммунистически.

– В данном случае, я считаю, господин Гувер, это делу не помеха. Генерал Гровс за этим проследит, на то он и поставлен шефом нашей атомной программы.

Гровс вспоминал: «Мне с укоризной говорили, что только лауреат Нобелевской премии или, по крайней мере, достаточно солидный, многоопытный человек, может занимать подобное положение. Но я делал ставку на Оппенгеймера, и его успех подтвердил, что я был прав. Никто не смог бы сделать того, что сделал он».