Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

— Погоди, мать, — сказал, — не обнимай! Выпариться нам с Гаврилою нать. Завшивели…

Наталья Никитишна и тому кивнула, как должному, без улыбки. Отозвалась коротко:

— Топят!

Жизнь, возмущенная круговертью похода, возвращалась в свои привычные берега.

— Стельные обе?! — спросила-сказала мать.

— Стельные! — ответил Иван, кивая, снимая с себя заботу о животных. Мать еще раз придирчиво осмотрела коров.

— Выходим! — сказала и, не удержавшись, добавила: — Нам прибыток, а кому-то разор! Молчи, молчи, слава Вышнему, што привел, а не погубил дорогою, волкам на снедь!

Выбежали дети. Радостные, полуодетые, наперегонки бросились к отцу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

От Детинца на Великий мост перли так, что трещали перила. Изредка взмывал жалобный крик какого непроворого людина или жонки, притиснутой к самому краю: "Не утопитя, крещеный!" — и тотчас гас в общем роевом гуле толпы.

Что там вечевая площадь, где собирались для решения городских дел "триста золотых поясов"! Отсюда, с высоты Детинца, в узкое башенное окно видно было, что уже весь торг и все прилегающие улицы полны народом, а люди все прибывали и прибывали. Неслышные отселе в гудении колоколов самозваные витии что-то кричали, размахивая руками, с вечевой степени, верно, звали к немедленному походу под Торжок, в отместье Москве.

Богдан Обакунович, боярин Прусского конца, тысяцкий и воевода великого города, глядел отсюда, с высоты, покусывая ус, и по лицу его, как облака в ведренный день, то усмешкою, то хмурью перетекали отражения его непростых мыслей.

"Мужичье… На конях сидеть не умеют, а туда же, спорить с великим князем Владимирским! Нос к носу, дак и носа ся лишити придет! Да и как оно есчо поворотит! Даве, с находом покойного Дмитрия Иваныча, потерпел город, сильно потерпел! Все пригороды пожгли, двадцать четыре монастыря… Эко! Да не стало б новой колготы со славянами, как девять летов назад! Нам токо и битися на Великом мосту, стойно Ваське Буслаеву! А до дела — три, пять тыщ молодцов годных наберем, не более того! А московский князь осильнел! Ни Тверь, ни Рязань, ни Нижний ему не указ! Литвою спасаться? Наримонта призывали… Ноне Патракий Наримонтыч на кормлении в Нове Городи, а велик ли будет толк? Витовт осильнел, как бы и самого Василья-князя не съел тем часом… Тогда и Господину Нову Городу конечь! Охо-хонюшки…

Есиф Захарьинич муж добрый, а и ему Нова Города не сдержать! Не пять ли летов тому убегом спасалси к себе на Торговую! Хоромы еговые тутошние чернь разволочила по бревну, Великий мост разметали, лодьи рубили, перевезников били батожьем… В оружии стала вся Торговая за Есифа, против Софийской стороны… Две недели и перевозу не было через Волхове! Днесь умирились, и Есиф опять на степени, а токмо никто того не забыл! Цьто ни порешат тамо, а с ратью великого князя на борони нам не стать! Витовту поклонитисе? Дак Витовт Василью тесть! Эко вот пакостно-то! И со плесковици миру нет доброго… Римляне, те были великий народ, пожалуй, и нас помудрей, а тоже — пошумели, поратились да и поставили у себя кесарску власть! Во едином цьтоб кулаке! А то как у нас ныне: Плесков, Вятка, Двина — все тянут порознь, и в самом Господине Нове Городи две стороны меж собою не сговорят! Да цьто стороны ти, кончи все порознь! Славна на плотницян, неревляне на пруссов… Тьпфу! Как ето веничейски фряги со своим дожем власть держат? Навроде и у нас: совет господ, владыко, цего не хватат? Кажен новый степенной — с дракою! Али степенного надоть на всю жисть, как того дожа ставить? А кого на всю жисть? Есифа? То-то и оно! Никоторой конечь ни под которым ходить не хоцет!"

Мысль билась вокруг того, о чем говорили уже не раз — об устроеньи очередности власти. Чтобы, значит, по ряду, один за одним, и на полгода чтоб, а дела решать советом старых посадников, кто на степени побывал, кто дела повидал… Зрела мысль, и одного не додумывал, не мог додумать маститый боярин: что когда обмелеет, сгаснет в жестких берегах текущая сейчас через Великий мост река народного гнева, некому станет и на борони выстать за дело новогородское, противу той же Москвы али Литвы.

Богдан Обакунович смотрел, прихмурясь, в заречье. С кормлеными князьями — маститым Патракием и молодым белозерским князем Костянтином (лишенным удела еще покойным Дмитрием и ныне отмщающим за ся) — с обоими говорено, и в говорю ту решено: с великокняжескою главною ратью не встречаться, а грабить окраинные волости московские. Вот только с Торжком пакостно выходило: не послать рати — не удержать Торжка, а послать — быти побиту московскою силой. Владимир Андреич не тот воевода, с коим старик Патракий да шильники новгородские на борони выстанут!