Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

Иван любопытно разглядывал каменные твердыни псковского Крома. Островерхие башни, тяжкий обвод стен, громоздящиеся терема и взлетающий над ними хоровод куполов и плоских сквозистых звонниц, уходящий в небо, огороженный стенами Троицкий собор на крутояре, на стечке Псковы и Великой, и далекое Завеличье, тоже усыпанное каменными церквами и стенами монастырей, хоть оттуда и накатывали, волна за волною, немецкие рыцарские рати, многажды разорявшие и великую Мирожскую обитель, и иные малые монастырьки, сожигавшие кельи и хоромы горожан.

— Московиць? — прошали у него встречные, когда Иван останавливался взглянуть на псковскую деловую и казовую красоту.

Река Великая уже дышала холодом, выбрасывая на берег желто-бурый лист. Иван стоял на обрыве, любуясь заречьем, а посадский, с которым познакомились меньше часу назад (вызвался сам проводить московита по городу), сказывал:

— Вона там, где стечка Псковы с Великой, в летнюю пору бабы наши да девки озоруют! Переплывут Пскову, выскочат в чем мать родила, да какого парня облюбуют себе, схватят — ив воду во всей одеже, и давай купать!

— Летом?

— Ага! Под Ильин день! У нас народ лихой! Мы бы и от новогородчев отбилися, да немчи, вишь! И Литва… Многонько ворогов на один-то город! А держал их князь Довмонт, держал! Святой он у нас! И те-то вон стены, за Кромом, под Троицей, Довмонтовым городом зовем! Дак, баешь, за княгиней едете? За литвинкой? — Пскович с сомнением покачал головой. — Не съест вас тамо Витовт? — вопросил.

Иван, не умея толково ответить, токмо перевел плечми. Ветер здесь был какой-то иной, сух и почти тепел, несмотря на то, что дело склонялось к зиме.

— По люби город наш? — прошал посадский.

— По люби! — честно отзывался Иван.

— В Кракове, баешь, бывал?

— Бывал. У вас не хуже, а пожалуй, и казовитее!

— То-то! — удоволенно выговорил пскович, примолвив: — У нас так, никому не уступим! И мастеры вси свои, на городовое ли дело, на хоромное или иное цто!.. Бывай! — бросил он на прощанье Ивану. — Авось с Москвой не заратимсе!

Витовта в немцах Ивану довелось узреть только мельком, но и тут глазастый литвин узнал русского ратника. Ободрительно кивнул, бросив на ходу:

— Доехал даве? А я все гадал, схватят тя дорогою али нет!

И прошел, исчез за частоколом рыцарских копий, прискакавший сюда, в Мальборк, не только для того, чтобы проводить дочерь к русскому жениху, но и, паче того, поднять рыцарей на новую прю с Ягайлой.

Александр Поле раздумчиво покачал головой.

— Дерзок князь! Вишь, сынов своих заложил немцам!

— Почто? — вопросил Иван.

— Дак уже преже того пред има сблодил, боятси, вишь, што опять перекинетси к Ягайле.

— А сыновья?

— Сидят в залоге у рыцарей!

— Здесь?

— Куда! Подале увезли.

— Нежели?..

— Убьют! — твердо сказал Александр, и у Ивана невольный холод потек по спине. Прикинул: отдал бы он своего Ванюшку? Ни в жисть! И сам себе усмехнул: "Вот пото ты и не Витовт!"

Ему, как и многим, как и немцам самим, торопящимся с помощью Витовта завоевать Жемайтию, было ясно, что этот настырный литвин не станет долго ходить в чьем-то чужом ярме, будь то хоть Ягайло, хоть орденские рыцари.

А Витовт мелькал там и тут в своем шеломе с перьями заморской Строфилат-птицы, в алом черевчатом плаще сверх доспехов, словно бы и не пленник рыцарей, а вольный господин, великий князь, врачующийся теперь с Московским княжеским домом! Хотя великим князем пока не собирались делать его ни двоюродный брат, ни рыцари.

Белые мухи кружились над под стылыми дорогами, а за Псковом на путях уже лежал плотный снег, когда московское посольство возвращалось домой. Шли водой и горой. Задержались, дабы отдышаться после суровых волн Балтики, после сумасшедшей скачки, только на княжеском Городище, в Новгороде. Далекий московский князь торопил сватов, высылая встречь свежие конские подставы. А у Ивана, скакавшего обочь возка с литовской невестою, нет-нет и проскальзывала тревожная мысль: а не влезет ли теперь и сам Витовт в наши московские дела? Того не хотелось! Ох как не хотелось того! Сердцем чуялось, что рубеж, отделяющий Польшу от Руси Великой, — это не просто рубеж двух государств, а нечто большее: рубеж Руси и Запада, православия и католичества, рубеж разных вер и совсем разного, несоединимого воедино навычая жизни.

Не успели сдать невесту с рук на руки великому князю, как Киприан послал его вновь объезжать Селецкую волость и, нахмурясь, слушал потом долго и молча то, о чем ему долагал Иван, в какой-то миг перебивши его вопросом о княжеских селах, чересполосных с владычными. Видимо, что-то обдумав наконец, кивнул головой: