Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

— Не женится он на тебе! — уговаривала Наталья. — Невместно ему! Ну а жену приведет? И ты как? Ты и меня пойми, я — мать! Бог даст, найдешь себе ровню, дети пойдут… Своих обрящешь! Вольную тебе даю и серебра в приданое, со знакомым купцом из Коломны отправлю! До Казани тебя довезет. Али воли не хочешь?

Та отчаянно, молча, отрицая, затрясла головою. Пробормотала:

— На дворе буду… Хошь свиней, хошь курей пасти… Глянуть бы только разок на него…

— Глянуть мало! А воля — всего дороже! Любовь пройдет! Проходит, и не воспомнишь потом! Я вот первого мужика своего и ребенка того, покойного, мало и помню. Дети пойдут, и успокоишь сердце! А воля — она завсегда с тобою. По гроб! Дороже воли ничего нет на земле! Пото и воюют, и бьются друг с другом… И роботят друг дружку с того тоже! Над кем иным жажда волю свою показать!

Седь-ко рядом со мною. Вот так! Посумерничаем вместях. Пойми, не со зла я, не со спеси боярской, а — сам не захочет! Стыдиться начнет, приятели-боярчата осудят, жены ихние не примут тебя, на кажном празднестве плакать придет! Станет наш Ванята пропадать на стороне, хмельной приходить, учнет галиться да диковать над тобою! Еще того больней, что и дите не залюбит, поди… Того хочешь? Так уж Господь установил, в своем кругу, в своем племени надобно и супруга себе искать. Там, по крайности, будешь хотя знать, чего и сожидать от ево!

— Я-ить к вашему дому привыкла, боярыня! — шепчет девушка.

Наталья обнимает вздрагивающие плечи, прижимает ее к себе и молчит. Что говорить? Все сказано уже. Ивана, коли оставить ее в дому, на вожжах не удержишь, а и семьи путевой не станет у него с холопкою. Это сейчас — вынь да положь, а сам нравный! В Никиту весь. Ему и сряду, и коня подавай, как у больших бояр! Не окороти нынче, сам матери пенять опосле учнет. Не воспретила, мол… И краснеть станет за жену. Тут не обманывала ни себя, ни ее. Поцеловала девушку, подтолкнула легонько:

— Иди спи! Утро вечера мудренее! — А сама строго свела брови, выпрямилась. — На Масленой Ивана надобно беспременно женить. И то припозднилась уже!

И строга была назавтра, когда собирала вчерашнюю холопку свою. Не давала ни себе, ни ей ослабы. Хотя от молчаливого горя девушки порой заходилось сердце. И уже когда отвезла, когда уговорила торгового гостя довезти девку невереженой до ее родных палестин, когда, на прощанье, купила той плат тафтяной, травами писанный, и целое лукошко в дорогу заедок, орехов в меду и печатных пряников и когда расцеловала на прощание, ощутив соленую влагу слез и смутно помыслив о себе, то ли она делает, что надобно? Ох, то, именно то! И когда отвалила от причала, круша ледяные забереги, объемистая купеческая мокшана, и когда проводила взглядом бегущую по синей холодной воде речную посудину под пестрым ордынским парусом, когда уже ехала назад в старом своем возке, что жалобно стонал и скрипел на всех выбоинах и ухабах подмерзающей дороги, сидя одна внутри, среди кулей и кадушек накупленной на рынке по случаю лопоти, снеди и справы, потребной в хозяйстве, ощутивши, уже в пути, горькое холодное одиночество, тоску по этой молодой и еще такой глупой и такой доверчиво-горячей жизни, представив, вняв, как будет говорить с сыном, когда тот воротит, сияющий, в Островов и будет жадно искать взглядом впервые, быть может, не ее, не матерь свою, а эту мордовскую девушку и не найдет, не обрящет, и что будет говорить он, и что скажет ему она, и подумалось даже, не возненавидит ли он тогда свою старую матерь? Заплакала. Холодными безнадежными слезами старой женщины, счастье которой, всякое, уже назади и невозвратимо!

Дома показалось отвычно тихо. Теперь можно было признаться себе, что уже давно беспокоилась, замечая горячечные взгляды девушки, а когда Иван потянулся к ней…

Она все не находила места себе. Выходила на крыльцо. Поля были голы. Затвердевшую землю укрыло белою порошей, но дороги еще не установились, еще не пошли обозы, не двинулись крестьянские возы с дровами и сеном… Тишина. Редко где взоржет конь или корова замычит. А ей бы сейчас — трудов без перестали, лишь бы не думать ни о чем!

Возвращения сына из Москвы ждала с замиранием сердечным. Минуло Рождество. Приходили дети со звездой. Наталья одаривала всех заедками… Приходили славщики… Иван воротился хмельной, веселый. Сказывая, беспокойно и жадно кидал глазом, ждал, что войдет. Подойдя к поставцу и не оборачиваясь, Наталья сказала ровным бесцветным голосом:

— Отправила я ее. На родину. Вольную дала. И не ищи боле! Не ровня она тебе. А в холопках держать с дитем… — Обернулась. Сын сидел каменный, утупя очи в столешню. — Жениться тебе нать! — сказала твердо. — Чести рода не уронить!