Питер Дарман - Парфянин. Испытание смертью

– Это Красс, господин! Вон тот, без шлема, в серебряной броне и верхом на коне.

Спартак засмеялся, а затем выбежал вперед, перед нашим строем. И повернулся лицом к нам:

– Человек в этой роскошной серебряной броне и верхом на коне – это Красс, командующий их войском! Убейте его, и мы выиграем эту войну! Приказ всем: убить Красса!

Все закричали и начали повторять: «Убить Красса! Убить Красса!», и вдруг оказалось, что мы уже бежим на римлян, да так быстро, как только ноги успевали. Одна обескровленная когорта против целого легиона. Они пустили в нас тучу дротиков, сразив многих в наших рядах, но мы уже сошлись с ними, начали рубить и колоть. Красс говорил мне, что его легионы будут более сильными и стойкими, но в тот безумный день общей погони за славой никакие войска, с которыми нам пришлось драться, не в силах были нам противостоять. Их, несомненно, хорошо подготовили и вооружили, но мы-то уже были ветеранами, не знавшими поражений, мы действовали быстрее, были более безжалостны и охвачены единым порывом и презрением к смерти. Против этих качеств римлянам выставить было нечего.

Спартак кричал, как неистовый демон, он колол и рубил, прокладывая себе дорогу в рядах римлян и оставляя после себя кучи мертвых легионеров, он сверхчеловеческими усилиями старался пробиться к Крассу. Удалось ли ему добраться до своей цели? Этого я не знаю. Я знаю только, как он погиб, мой господин и командир, я видел его смерть. Он был убит, когда попытался сразиться сразу с тремя центурионами. Одного он уложил, второго ранил, а я в это время отчаянно старался пробиться к нему, но третий центурион успел вонзить ему меч прямо в сердце. Спартак погиб мгновенно, на месте, и его тело упало на землю. Я вскрикнул, как умалишенный, ухватил меч обеими руками и снес голову центуриону. Подхватил тело Спартака и понес назад, а Домит уже кричал: «Назад! Все назад!» И остатки нашей когорты начали отступать.

Римляне осторожно продвигались вперед. Их потрясла наша безумная атака, и они не спешили контратаковать. Повсюду валялись мертвые и раненые. Когда мы отошли назад, перед нами сомкнули в ряды две свежие когорты фракийцев, образовав новую линию обороны. Принесли носилки, тело Спартака уложили на них. Я вытер слезы и прикрыл его грязным плащом, который подобрал с земли, чтобы никто не видел, кого несут. Домит стоял рядом со мной, на шее у него была рана, а кольчуга пробита.

– Проследи, чтобы его отнесли в лагерь, – приказал ему я.

Уже перевалило за полдень, и солнце стояло высоко в ясном небе. Дождь давно прекратился, и облака рассеялись. От пропитанной влагой земли поднимался пар, а река за нашим левым флангом по-прежнему бурлила, переполненная грязно-бурой водой, хотя теперь ее стало поменьше. В этом месте она была широкая, шагов сто от берега до берега, но неглубокая, не более трех футов глубины, хотя течение было стремительным, вода с гор шла мощным потоком после дождей. Снова раздался сигнал труб перед нашим фронтом – римляне опять пошли в атаку. Теперь мы только оборонялись. Фракийцы в переднем ряду сомкнули щиты, образовав из них стену, обращенную в сторону римлян, а задние ряды подняли щиты над головой, прикрываясь от потока дротиков, которые вот-вот должны были в них полететь. Домит перестроил нашу когорту, в которой осталась всего пара сотен человек, в две центурии, каждая по десять человек по фронту и по десять в глубину. В этот момент ко мне подбежал Ганник, весь покрытый потом.

– Пакор, где Спатрак?

Выражение моего лица дало ему ответ лучше всяких слов.

– Не может быть! – взвыл он. – Тогда мы погибли!

Я схватил его за плечи:

– Пока еще нет! Мы продолжаем драться! Ганник, именно этого он хотел бы от нас! Ты зачем сюда явился?

– Мы пока сдерживаем римлян, но на том берегу реки выстраиваются новые их части, и они намерены перейти реку вброд и атаковать нас с фланга. Если им это удастся, они зайдут нам в тыл! Каст спрашивает, не мог бы ты послать ему еще людей…

Грохот битвы перед нашим фронтом зазвучал с новой силой, и весь римский передовой эшелон бросился вперед, на фракийские легионы. Позади нас войск не осталось, из лагеря подкрепления больше не поступали. Там просто никого не осталось. Сейчас сражалось все наше войско, за исключением моей конницы.

– Могу послать только тех, что сейчас при мне, – ответил я ему.

Ганник посмотрел на грязных и потрепанных воинов, тесно сгруппировавшихся позади меня.

– Сойдут и эти.

Мы быстрым шагом последовали за Ганником туда, где возле реки стояли германцы. Два легиона, построившись в одну линию, сдерживали наступавших на них римлян, а еще один легион, фракийский, стоял в полумиле позади, готовый усилить любой участок фронта, если возникнет угроза отступления. Третий германский легион, расположенный на крайнем левом фланге их боевого порядка, стоял фронтом к реке, под прямым углом к остальным. Я подумал, что это довольно странно, поскольку если римляне прорвут наши ряды с фронта, то навалятся на правый фланг этого легиона и собьют его с позиции, как сбивают горшок со стола. Но тут же громко рассмеялся, напомнив себе, что легион это отнюдь не горшок. Потрепанного и злого Каста мы нашли в группе его командиров, которых он распекал. Он тут же отослал их прочь, как только нас увидел. Мы обнялись, и я сообщил ему о гибели Спартака.