Владимир Шеменев - «Варяг» не сдается

Я не стал прятаться, а просто сел возле машины. Лезть в темное, обесточенное помещение, наполненное гулом, ревом и жаром, было равносильно самоубийству. Я знал, что сюда они не сунутся: максимум осветят фонариками зал и, не найдя никого, удалятся восвояси. Люк открылся, и на верхней площадке показались санитары. Их было пятеро. Четверо матросов, определенных санитарами, и молоденький фельдшер из вольнонаемных. В руках они держали носилки и ремни, которыми должны были спеленать раненого. Прозвищ у них было предостаточно: изуверы, вурдалаки, упыри в белых халатах. Поверх халатов были прикручены повязки с алыми крестами, от этого санитары чем-то походили на рыцарей-госпитальеров, ворвавшихся в мирный город.

Я улыбнулся, глядя на их робкие движения. Темнота, гул машин, мерцание лампочек и подрагивающий пол. Для тех, кто ни разу не спускался ниже средней палубы, машинное и котельное отделения были чем-то таинственным. Некая мистическая территория, наполненная скрежетом металла, воем валов и свистом стравливаемого пара. Что касается котельного отделения, там было еще страшней. Что-то сродни преисподней. К рассыпающимся искрам и огнедышащим печам порой присоединялись истошные вопли ошпаренных кочегаров.

На мое плечо легла чья-то рука.

Я вздрогнул, и волосы чуть шевельнулись от ужаса за свою персону. Мать моя родная! Это что, засада? Я что, попался?..

Попасть на носилки во время учений означало подвергнуться массовому позору и посмешищу. Тебя, забинтованного и прикрученного к носилкам, выносят на палубу и там под барабанный бой объявляют раненым, а потом начинается импровизированная операция. Доктор мажет тебя зеленкой и объявляет вердикт: «Осколочное ранение левой конечности», – после чего протягивает фельдшеру самую настоящую лучковую пилу. Я сам видел, как молодой матрос потерял сознание после такой тирады, так и не поняв, что это шутка.

Было желание сбросить руку и кинуться прочь, спасая себя от позора и многочасового томления в лазарете. Я медленно повернул голову и перевел дыхание. Рядом со мной стоял Михалыч.

– Паропровод порвало, – голос его был ровным, но губы дрожали, выдавая волнение. Руки и лицо были покрыты вздувшимися пузырями.

Я все понял и буквально прыгнул к рубильнику.

– Какой котел?

– Пятый… Там людей пошпарило, – прохрипел он и стал оседать на пол.

Я дернул ручку, заливая машзал светом, и тут же врубил сирену. Санитары, оказавшись в световом пятне, опешили, не зная, что делать и кого хватать. Пока они топтались на месте, я глянул на приборы и ахнул: все стрелки были в красном секторе. Машинально крутанул вентиль влево, до упора, гася давление на кулисе, и нажал кнопку резервного сброса пара с пятого котла. Вой сирены вытащил всех машинистов из шхер, куда они попрятались, опасаясь санитаров.

– Санитары, в котельную! Живо! Там раненые, – что есть мочи заорал я, стараясь перекричать гул машин. Дернул рычаг, открывая водяную защиту, и кинулся в котельную, увлекая за собой машинистов.

– Муромцев, стоять! – Это кричал Зорин, машинный инженер-механик и мой непосредственный начальник. Перепрыгнув через перила, он буквально слетел в машзал и кинулся ко мне, шлепая по лужам. – Крейсер потерял семь узлов хода. В чем причина? – Его буквально трясло.

Потерять семь узлов на учениях – это много, потерять семь узлов в бою – это катастрофа. И Зорин был прав. Но прав он был только в одном: мы потеряли семь узлов. В остальном все было не так уж и плохо. Да, я сбил ход крейсера, сбросив обороты, но я спас главную машину.

– Порвало паропровод. И я принудительно сбросил обороты.

– Говори точней, что стряслось.

– От скачка давления возникли колебания и угроза срыва кулисы. Ты сам знаешь: если механизм вращения полетит, вообще встанем.

Он знал. Плюнул в сердцах и выругался:

– Ебаные янки.

Это он про Крампа и его фирму, что строила крейсер.

– Десять минут на ремонт – и всей команде водка за мой счет.

Поправил фуражку и пошел к лестнице, пропустив вперед санитаров, которые уже несли в лазарет не мнимых, а настоящих раненых. Русских парней с ожогами первой и второй степени, пострадавших из-за просчетов американских проектировщиков и сборщиков.

Так было всегда. Россия всегда платила за чужие ошибки жизнями своих сыновей.

Через час, стоя на палубе, я с удовольствием затягивался сигаретой, наслаждаясь рассветом и рассматривая ледяные наросты по всему левому борту. С капитанского мостика спустился Руднев и в окружении офицеров не спеша подошел ко мне.