Борис Минаев - Мягкая ткань. Книга 2. Сукно

На исходе этой недели с ним еще поговорил злой офицер (был у них и такой), поручик Сухой, с лицом надменным и неприятным, задавал вопросы такие же, как Вяткин – что он, кто он и откуда, какие у него болезни, сколько детей и есть ли жена, и наконец промолвил: смотри, солдат, под трибунал пойдешь, ежели что…

Вяткин, когда сам не свой от страха Матвей рассказал ему об этом разговоре, зло усмехнулся, но успокоил: он думает, в бега ты уйдешь, не дрожи, остался один день, будешь хлеб у нас в роте печь. Но учти, работа эта тяжелая.

И Матвей снова кивнул.

Пришел и этот страшный день, когда набирали в команды. И снова, как на узловых станциях, были солдатские шеренги до горизонта, и быстро проносились люди на лошадях, и кричали ура, чужое солнце вдруг пригревало ему ресницы, хотелось закрыть глаза, как в зимнем бескрайнем поле, когда идешь по тропинке, накануне Вяткин учил его быстро, решительно выбираться из строя, расталкивая своих, когда крикнут хлебопеков, но сообразить тут было непросто, кричали отовсюду, и справа и слева: стояли со списками унтера, офицеры, выкрикивая фамилии, объявляя номера, третья рота, пятая рота, кто шел в медбратья, кто в конюхи, кто в пожарные команды, кто в денщики, основная масса стояла мрачно, никто не хотел разрушать строй, его гигантскую солнечную геометрию, его слаженность, было понятно, что те, кто выходит из строя, не пойдут на передовую, им завидовали, их осуждали, на них косились, Матвей зажмурился, и решил, что не пойдет, но кто-то толкнул его в бок, а кто-то в спину, и постепенно, шаг за шагом, его вытолкали наружу, теперь он стоял перед офицером и ждал следующего слова – как скажут, так и будет. Хлебопек? – спросил офицер. Ну давай, солдат, иди сюда, иди, иди, иди…

Тыловая линия – штаб полка, лазарет, плац, полковой храм, интендантские склады, пороховой и артиллерийский арсенал, военная жандармерия и много чего еще – располагалась в трех верстах от линии фронта, война была окопная, оседлая, перестрелки каждый день, ухали орудийные залпы, раздавались далекие взрывы, долетало и сюда, Матвей вскоре перестал замечать эти звуки и с тоской подумал, что судьба его бросила в самое поганое и неприятное место на войне – там люди честно убивали друг друга, а здесь руководили убийством или прятались от него. Однако было поздно, он стал хлебопеком, страшный суд – смерть от газов, так мучившая его ранее, здесь ему не грозила. Тыл располагался в местечке, где не было ничего – одна улица, еврейская и польская школы, пара лавок, несколько деревьев на краю села, вот и все. Остальное построили заново солдаты.

Кухня была огромным длинным уродливым сараем, в конце которого стояли печи и железные столы, баки, ведра и прочая снасть, – здесь пекли хлеб.

Ржаная мука аккуратными горками возвышалась на столах, ее нужно было забирать деревянными черпаками и заливать теплой водой, приготовляя опару, этого ему не доверили, слава богу, и сразу поставили на тяжелую физическую работу – месить уже взошедшее тесто руками.

Хлеб делали четыре дня – столько занимал весь процесс.

То тесто, которое переставали замешивать черпаком, переходило к ним, к Матвею и еще одному солдату. Они, засучив рукава и надев грязно-белые фартуки, отчаянно его месили.

Тесто прилипало к рукам. Второй месильщик, немолодой Аристарх Петров, шептал ему, чтобы смывал холодной водой, вот так вот возьми в ковшик и слей, давай помогу, однако смывать не получалось – тесто снова и снова прилипало к рукам.

Месить было трудно.

Здесь тоже был свой унтер, но совсем другой, чем Вяткин (или так показалось?), тяжелый, дряблый и злой Отставнов, который в основном возился где-то вдалеке с поварами, с кашей, которая вкусно пахла на весь сарай, с мясом, которое рубили рубщики на мелкие клочки с костями, но иногда Отставнов подходил к ним и внимательно смотрел, что получается. Посмотрев так секунды две, Отставнов плюнул на ладонь и сильно ударил Матвея по лицу. Брызнула кровь, прямо на белое тесто. Матвей упал и выплюнул сгусток на пол.

Будешь так месить, жевать нечем будет, негромко сказал Отставнов, повара и рубщики застыли, посмотрели из глубины сарая и вновь принялись за работу, Матвей встал и промыл зубы водой, потом вытер пол насухо тряпкой, чисто помыл руки и вновь начал месить. Внутри все дрожало, но он понимал – так нужно, без этого никак невозможно, и чем больше крови он прольет, тем быстрей научится.

Аристарх Петров испуганно молчал.

Отставнов бил его каждый день. Тесто все равно прилипало к рукам.