Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

Я уже говорил с королевой, и она разделяет мое мнение относительно того, что дети короля должны жить и воспитываться по-королевски, даже если они были рождены от любовницы. Поэтому я осмелился просить у Его Святейшества позволения признать их законными, чтобы в дальнейшем они были защищены в своих правах, – сказав это, Филипп Август велел свите сплотиться вокруг его особы и двинулся в сторону Лувра.

Вслед за королем во дворец направился легат в окружении сопровождающих его воинов и секретарей.

Тем же вечером после роскошного пира, устроенного в честь его отъезда, кардинал де Труа забрал письмо и подарки, предназначенные для вручения папе римскому. Он не мог отрапортовать ему о разговоре с королевой Энгебургой, но зато мог уверить, что мятежный Филипп на этот раз получил по заслугам и наконец-то раскаялся.

Спустя два месяца после смерти Агнесс, отъезда папского легата и заточения в тюрьму Энгебурги папа Иннокентий III написал любезное письмо Филиппу II, в котором признавал брак между королем и покойной Агнесс законным и тем самым узаконивал всех рожденных от этого союза детей.

Получив письмо, Филипп Август велел тут же отправить гонцов во все подвластные ему города и земли с тем, чтобы на всех площадях и заставах неустанно королевские посланцы возвещали народу волю Его Святейшества. Сам же король устроил по этому поводу роскошный пир, на котором раздавались земли и награды.

После окончания торжеств Филипп Август призвал к себе королевских министров, а также представителей церковной власти, перед которыми объявил, что его жена и истинная королева Франции Агнесс фон Меран умерла в результате колдовства бывшей королевы Энгебурги Датской, совершенного той из мести и желания вернуть себе утраченные права. Самым решительным образом Филипп Август потребовал от церковного суда, чтобы было незамедлительно заведено соответствующее дело против «датской ведьмы», и судьи немедленно приступили к дознанию.

Тут же было продиктовано письмо коменданту Этампа, где уведомлялось о начале судебного разбирательства и приказывалось обращаться с Энгебургой с возможной жестокостью – до тех пор пока суд не вынесет своего решения, или королева не согласится на развод, или же от короля не придет письма с приказом смягчить условия ее содержания. То же было приказано и судьям. Им позволили применять в отношении королевы и других участников заговора, сколько бы их ни объявилось и какие бы посты они ни занимали, пристрастные методы ведения допроса.

Отдав всевозможные распоряжения и завершив, таким образом, свои дневные дела, Филипп Август отправился пораньше спать, так как на рассвете собирался продолжить праздник охотой на оленя в королевском лесу.

«Ваше Святейшество, – писала Энгебурга в 1203 году Иннокентию III, – нет никаких сил терпеть гонения, которым подвергает меня мой муж и повелитель Франции. С того момента, как я вышла замуж, в моей жизни присутствуют одни только слезы и горькие разочарования. Филипп не обращается со мной как с женщиной и женой, он только и знает, что клеветать на меня перед церковным судом и осыпать всевозможными проклятиями. Моя жизнь проходит в тюрьме, из которой нет выхода. Но и в самой тюрьме я не могу найти для себя хоть какого-нибудь утешения.

Целый день я провожу в одиноких молитвах, и нет никого, кто хотя бы поговорил со мной. Король не позволяет приводить ко мне посланцев моей страны и людей, желающих поддержать меня в этих тяжелых испытаниях. Я не посещаю церковь, и даже монахов не допускают утешить мою душу божественной речью.

Я живу на хлебе и воде. Воды же дают так мало, что мне едва хватает ее, для того чтобы утолить жажду, не говоря уже о том, чтобы помыться. Я постоянно болею и вот уже несколько недель почти не могу стоять на ногах. Иногда меня посещают ужасные мысли, о бесполезности моей жизни и борьбе, которую я веду, но я гоню их.

Моя одежда превратилась в грязные лохмотья, ночью я накрываюсь своим платьем как одеялом, а утром снова надеваю его.

Одни лишь жестокие тюремщицы, посланные королем для издевательств надо мной, время от времени приходят поглумиться. Они не дают мне спать ночью и оскорбляют позорными прозвищами днем. Они требуют, чтобы я называла их госпожами, а сами кличут меня как собаку, заставляя вымаливать у них куски хлеба, которые положены мне как узнице. Чтобы сломить мой дух, они каждый день рассказывают мне о пытках, ожидающих меня на допросах, и о том, что я умру от мучений без исповеди, не получив последнего утешения церкви, потому что священника ко мне не призовут. Этого я боюсь больше всего!