Фридрих Горенштейн - Место

Зимой, когда нет ни овощей, ни фруктов, самый богатый и цветущий отдел любого рынка это, конечно, мясной. Направившись к мясному отделу, ко множеству цветущих мясных туш на крюках и сочных кусков на мраморных прилавках, я заметил, как из бокового входа (на рынок можно войти не только с главной улицы, но и с боковых улочек), как из бокового входа вошел парень примерно моих лет, упитанный, с намечающимся подбородком. Я поверил, что этот парень Григоренко, раньше, чем понял это. Против того, что это Григоренко, говорила, во-первых, нелепость самой встречи, затем подбородочек, упитанность бати, отца семейства, ну и кроме того, когда от человека отвыкаешь, то естественно можешь спутать его с кем-либо другим, чем-то отдаленно напоминающим. Тем более внешность у Григоренко была усредненная, не выдающаяся, людей с подобными внешностями немало среди юго-западного славянства. И все-таки я поверил, что это Григоренко. Поверил, но еще не убедился. Отойдя в сторону к прилавку, где торговали связками лука, я наблюдал издали. Парень подошел к мясному отделу и начал копаться в обрезках мяса, очевидно торгуясь с продавцом. Нет, это был, пожалуй, Григоренко. В руках он держал потертый портфель, в котором обычно небогатые интеллигенты носят бумаги и книги. Договорившись с продавцом о цене, он раскрыл портфель и выложил оттуда на прилавок слесарный молоток, плоскогубцы, отвертку, завернул в газету мясо, положил его в портфель и туда же опять вложил слесарный инструмент. Это, безусловно, был Григоренко! Выждав, пока он отойдет от мясного прилавка и вокруг не будет людей, я подошел и сказал:

– Простите, вы не Григоренко?

Он посмотрел с некоторым испугом на меня и на мою шубу. Это был взгляд человека, который не доверяет закону и который не откровенен с обществом.

– Григоренко… – произнес он неуверенно свою фамилию, точно делая вынужденное признание, но тут же широко раскрыл глаза и закричал радостно: – А-а-а… это ты!..

– Я…

– Где ж ты?

– В Канаде… Вот приехал по делам…

Я знал, что Григоренко поверит. Я помнил, что этот парень наивный, добрый авантюрист, и назвать себя эмигрантом было лучшим способом скрыть свою политическую деятельность.

– Здорово, – сказал Григоренко, тотчас же поверив, как я и предполагал, – повезло тебе. А я под колпаком… Двое детей… Одна девка уже в восьмом классе… Жена на почте начальником…

Мы отошли к стене, и он принялся рассказывать свою жизнь. Работал в основном механиком по ремонту швейных машин. Но сейчас импорт прекратили и заработка нет.

– Наши машины ведь надо кувалдой и зубилом ремонтировать, – сказал Григоренко, – в прошлом году ездил на Камчатку на восемь месяцев. В этом году думаю в тайгу податься. Там начальства поменьше… Жене пятьсот рублей дам, хватит ей… «Москвича» купил… старого, в комиссионке… Подремонтировал, перекрасил, продал… Сейчас новый купил.

И он замолчал, очевидно думая, что б еще такого рассказать из своей жизни, но так ничего и не находя достойного…

– А я ведь в общежитии сегодня был, – сказал я.

– Да, я туда тоже езжу иногда, – сказал Григоренко. – Раз в год или в два года раз… Там все по-старому, только балконы сняли…

– Я Дарью Павловну видел, – сказал я, – но она меня не узнала.

– И комендантша там еще ходит, – засмеялся Григоренко, – морду свою уже еле носит… Да, тебе повезло… А тут под колпаком сидишь…

– А Жуков как? – спросил я. – Помнишь Жукова?

– Жуков к матери уехал в Грузию… И там вроде бы умер… Но это не точно, что умер… Уборщицы говорили, но правда ли, не знаю.

– А Кулинич? – спросил я. – Который «Перепелочку» на баяне играл…

– Этот умер.

– Что ж, все поумирали?

– Ну, все не все, – сказал Григоренко, – а этот умер. Он пятнадцать лет по общежитиям жил, квартиры добивался. Получил в доме гостиничного типа, я ему еще столик делал. Пожил два месяца и умер… А Саламов, помнишь Саламова?

– Помню, – сказал я, – азербайджанец.

– Он живет, – улыбнулся Григоренко, – двое детей уже.

– А братья Береговые? – спросил я.

– Пашка в село уехал… Он ведь лентяй, работать не хочет… Женился на девке из села и уехал туда… И брат его тоже в село подался… Помнишь Кольку, которого он проводом лупцевал за то, что тот пьянствовал?.. А как у вас в Канаде с неграми? – спросил вдруг Григоренко. – Бьют их?

– Чего это ты о неграх? – спросил я удивленно.

– Ненавижу я их, – сказал Григоренко. – Тут у нас один американец в ресторане негра избил, и мы ему помогли… Пока милиция туда-сюда – мы ходу.