Франсин Риверс - Книжник [The Scribe]

— И закончил тот, который все ждут услышать.

— Я видел. — Епенет казался серьезно озабоченным.

— Что случилось?

— Многое изменилось. — Нерон свирепствует. Он расширил поиски христиан. Некоторые из знатнейших сенаторов умерщвлены исключительно по причине своего благородного происхождения. Их казнил Тигеллин, сицилийский выскочка, при Калигуле находившийся в изгнании.

— Тигеллин подогревает в Нероне тщеславие и страх одновременно. Если кто–нибудь задремает на одном из Нероновых выступлений, он поплатится жизнью! Одно хорошо: если у императора не остается времени на то, чтобы править страной, он будет править недолго.

Андроник, Юния, Руф и его милая матушка, все, кто были так добры к Павлу — замучены.

— Они с Господом, — сказал Сила.

— Хотел бы я видеть своими глазами, как умрут их убийцы! — яростно воскликнул Епенет.

Сила с некоторым удивлением осознал, что не испытывает подобной ненависти.

— Я не желаю смерти никому, кто не спасен.

Епенет повернулся к нему.

— Даже Нерону?

— Даже ему.

Римлянин какое–то мгновение изучал его взглядом.

— Юлий говорил мне, что Павел тебя очень любил и уважал. Павел рассказывал ему, что ты человек большого ума и сердца и оставался ему другом при всех обстоятельствах.

При этих словах у Силы защипало в глазах.

— Откуда ты знаешь того, кто охранял Павла?

— Мы служили вместе в Иудее перед тем, как я сбежал.

— Сбежал?

— Скажем так, я еле унес оттуда ноги и до сих пор озираюсь через плечо. — Он огляделся вокруг. — Этот дом мне не принадлежит.

Сила подавил желание разузнать больше.

— А где сейчас Юлий?

— Не знаю. От него уже несколько недель нет известий. Патробас его не нашел.

Сила боялся, что знает, что это означает.

— Тебе грозит опасность?

— Не от Рима. По крайней мере, пока. — Римлянин немного расслабился и поманил его жестом. — Идем. Тебе надо поесть до прихода остальных. А то потом ведь не дадут.

— Должен поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал, — сказал Сила, следуя за ним по пятам.

Епенет фыркнул.

— Я боялся, что приковал тебя к письменному столу.

— Это укрепило меня. Когда я переступил твой порог… — Он покачал головой, — у меня было мало надежды.

— Я знавал людей, повредившихся в уме из–за меньшего, чем то, что довелось пережить тебе, друг. Тебе просто нужен был покой. И время — вспомнить.

Тем вечером Сила прочитал им свиток с начала до конца. Сворачивая его, он знал, что многое осталось недосказанным — вещи, гораздо более важные для них, чем события его жизни.

Не изобразил ли он себя с лучшей стороны, написав о себе только самое хорошее? Он знал: так оно и есть. У ног его сидела Диана, рядом с ней — Куриат. В Иерусалиме люди знали о нем все. А эти двое, которые стали значить для него так много — ничего не знали.

— Ты ничего не упомянул о своей семье, Сила.

— Да. Пожалуй, пора это сделать. — Он не включил в воспоминания постыдную истину о том, каким человеком был, когда впервые встретился с Христом. Сердце его дрогнуло, когда он заглянул в глаза Дианы. — Есть вещи, о которых я должен вам сказать. — Он отвел взгляд от нее, обращаясь ко всем. — Вещи, о которых не сказано в свитке. Я пытался забыть их и, может быть, загладить… — Сила запнулся. — Я… — Он не смотрел ни на ее лицо, ни на Куриата.

— Моя мать умерла, когда я был еще младенцем, отец — когда мне исполнилось двадцать два года. Я был единственным сыном и унаследовал богатство, накопленное отцом, и отцом моего отца, и отцом моего деда. С первых моих шагов со мной обращались, как с принцем крови. Я обладал любыми преимуществам и, которые можно купить за деньги: образование, удобства, положение в обществе. Мы владели домами в Иерусалиме и в Кесарии. При всем моем уважении, Епенет, — я вырос в доме пороскошнее этого. Слуги исполняли каждый мои каприз по мановению руки.

Он не нервничал так сильно, даже когда проповедовал в Ликаонии.

— Мой отец много путешествовал и всякий раз брал меня с собой. Я оказался способен к языкам и к ведению дел, и он всячески поощрял меня, с юных лет доверяя мне многое. — Он крутил в руках свиток. — Меня учили, что мы лучше других, и я верил этому, потому что, где бы мы ни появлялись, с нами обращались лучше, чем с другими. Наше богатство свидетельствовало, что Бог благоволит к нам, и все это признавали. Даже ученики Иисуса полагали, что богатство означает Божье благоволение, пока Иисус не научил их другому. Не всегда это так.