Франсин Риверс - Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

Атрет подумал, не имеет ли Артемида какого–нибудь отношения к Тивазу, потому что в ней повторялись некоторые его качества.

— А мне можно будет ей поклоняться? — спросил он, интересуясь, каким образом принято поклоняться этой богине.

Явно довольный, Серт кивнул.

— Конечно. Как принято, — великодушно сказал он. — Пошли вниз. Воду и чистую тунику тебе принесут. Приготовься. Я сам поведу тебя в храм, чтобы ты мог склониться перед священным образом, прежде чем тебя увезут в лудус.

Как только корабль причалил, Серт послал за Атретом стражников. Еще двое ждали на верхней палубе. Колоннада, которая вела к Артемизиону, как называли храм, была облицована мрамором и перемежалась тенистыми портиками. Все люди, встречавшиеся по дороге, останавливались, смотрели на проходящего Атрета и перешептывались. Серта в городе знали хорошо, и его присутствие, как и присутствие четверых стражников, говорило о том, что огромный блондин — великий гладиатор. Атрет не обращал внимания на пристальные взгляды, мечтая только о том, чтобы Серт не провел его по главной улице города в самый многолюдный час. Было ясно, что работорговец затеял это специально, чтобы подогреть интерес к гладиатору со стороны населения.

По мере того как они приближались к Артемизиону, число лавок, в которых продавали деревянные, серебряные и золотые статуэтки, увеличивалось. Везде продавались макеты храма, ведь всякий посетитель города, без сомнения, хотел увезти с собой память об Артемиде, поэтому изображение храма могло служить прекрасным напоминанием о путешествии. Атрет заметил, что небольшие идолы были в руках практически у каждого, кто проходил мимо.

Он уставился на раскинувшееся перед ним здание, пораженный его размерами и грандиозностью. Колонны из зеленой яшмы и белого мрамора вздымались к горизонтальным антаблементам, украшенным самыми разнообразными изображениями. Многие колонны были расписаны яркими красками, некоторые изображения были откровенно эротическими.

Огромные двухстворчатые двери из кипариса были открыты, и когда Атрет прошел через них, чтобы войти в священную раку, он увидел, что крыша, сделанная из кедра, частично открыта и прекрасно видно голубое небо. Гладиатор медленно осматривался, и ничто не ускользало от его натренированного глаза.

— Я вижу, ты заметил здесь стражников, — сказал ему Серт. — В храме хранятся сокровища, львиная доля всех богатств Западной Асии хранится здесь и в прилегающих зданиях.

Внутри храма всюду были жрецы и жрицы, и все жужжали подобно рабочим пчелам возле матки. Серт показал рукой в их сторону.

— Это мегабузои , священники, которые проводят церемонии внутри храма. Они все евнухи и подчиняются главному жрецу.

— А женщины? — спросил Атрет, с восхищением глядя на множество красивых жриц.

— Они все девственницы. Это мелиссаи, жрицы, которые несут служение богине. Они разделены на три класса и подчиняются одной главной жрице. Есть здесь и храмовые проститутки, с которыми ты еще познакомишься… но сначала — Самая Главная Богиня.

Они вошли в окутанное дымом помещение, в котором находилась священная статуя Артемиды. Она стояла, еле видная в дыму, ее руки были простерты в стороны, а сама она представляла собой на удивление грубый, лишенный всякого изящества памятник, сделанный из золота и черного дерева. В верхней части ее фигуры можно было разглядеть обвисшую грудь с широкими сосками, на ее бедрах и ногах виднелись изображения священных животных и пчел. Основанием статуи служил бесформенный черный камень, наверное, тот самый, про который Серт сказал, будто он свалился с неба.

Изучая статую богини, Атрет заметил на ее голове, поясе и основании какие–то изображения и символы. И тут у него перехватило дыхание — символом, украшавшим голову Артемиды, была руна Тиваза! Издав рыкающий крик, Атрет упал перед образом Артемиды и воздал ей хвалу за то, что она защищала его все четыре года кровавых боев.

Заклинания мегабузои и мелодичные напевы мелиссаи окружали Атрета, давили на него. А аромат курений стал настолько сильным, что Атрет ощутил дурноту. Почувствовав головокружение, он поднялся и, спотыкаясь, вышел из помещения. Тяжело прислонившись к одной из колонн, он глубоко вдохнул свежего воздуха, и его сердце билось в унисон с ударами барабанов и кимвалов, звучащими за его спиной.

Спустя какое–то время его голова прояснилась, но осталась тяжесть в душе — темная и удушающая.