Анн Бренон - Нераскаявшаяся

Пейре Бернье, большой Пейре, любивший ходить семимильными шагами, которому известны были все дороги от Италии до Гаскони, от Сабартес до Кверси, Пейре с его приятным лицом и доброй улыбкой, всегда такой заботливый, преданный, готовый помочь, неутомимый проводник, доверенный посланец. Бесстрашный и верный Пейре умер с большим мужеством, если эти слова могут придать хоть какой–то смысл случившемуся с ним ужасу. Но он умер в невыносимых, непростительных муках. Остановившийся взгляд Гийома Меркадье зажегся огнем ненависти, он пылал гневом. Он стал кричать. Клирики Римские — злодеи, говорил он, их Церковь сдирает шкуру, а их Инквизиция пытает и превращает людей в пепел! Они хуже, чем волки, потому как волки пожирают овец не из ненависти, не из желания причинить им страдания, а от голода.

Теперь на суровом лице Гийома Меркадье отражались отвращение, презрение и горестная безнадежность, которую ничто не могло утешить. Его брат Арнот опустил голову. Добрый человек Пейре Санс смотрел на них, не говоря ни слова. Он страдал вместе с ними и знал, что эти верующие, которые, дрожа и плача, собрались вокруг него, находятся в полной растерянности, что в их сердца вошел ужас, а вместе с ним и ненависть. Но Пейре Бернье уже больше не страдает. Кто бы мог сомневаться в том, что Бог его простил? Добрый человек, печально улыбаясь, ласково, почти нежно поднял руку. Он благословил всех, он призвал к миру. Он благословил рыжих измученных посланников и терзаемых сомнениями верующих, благословил стоявших в слезах Арноду Дюран и Гильельму Маури. Благословил своего ученика Пейре Фильса, бледного от страха, легко положил руку на его плечо. И громким голосом, трижды, произнес святую молитву Отче Наш, молитву добрых христиан к Отцу Небесному, которой Христос научил Своих апостолов.

Коленопреклоненный, Гийом Меркадье поднял к доброму человеку свое лицо с правильными, но резкими чертами, на котором отражались смешанные чувства:

— Теперь мы должны идти в Верльяк. Нужно рассказать обо всем этом Мессеру Пейре из Акса и нашему младшему брату Сансу, ставшему добрым человеком. Пусть Бог хранит нас, и Вас также, добрый христианин…

У них еще оставалось время подробно рассказать о приговорах, провозглашенных 25 мая 1309 года в Тулузе инквизитором Бернардом Ги. Гильельма лихорадочно пыталась собрать воедино свой расколовшийся мир, где появился еще один мученик, Пейре Бернье. Гийом Фалькет, тоже проводник и товарищ Пейре Бернье, был осужден на вечное заточение в Муре. Так же, как и дама Бланша де Фергюс, и ее сын Виталь Гвиберт. Так же, как и родители Кастеляны Дюран, Гийом де Клайрак и его жена Сапта. Как и все братья и кузены Пейре Бернье. На вечное заточение в Мур. И почти все мужчины и женщины из Верден — Лаурагэ, из Ла Гарде де Верфей, из Виллемур, из Мирпуа–на–Тарне, из Верльяка, из Борна и других мест, попавшиеся в лапы Инквизиции за последние годы. Раймонда, ткачиха, мать Гийома Фалькета, была осуждена на ношение крестов, как и юный Жаум Меркадье, и Пейре — Гвиберт, внук Бланши. Сердана, жена Пейре Бернье, еще не получила приговора. Инквизитор еще не закончил ее дела. А вот труп Жаметты, последней доброй женщины, умершей вот уже пять лет тому, получил свой приговор. «Ода Буррель, из Лиму, ты будешь исторгнута из священной кладбищенской земли, где мы смогли распознать твои кости среди останков добрых католиков, и сожжена в знак твоего вечного проклятия». Это Сердана должна была выявить место захоронения своей еретической подруги. Так она защищала себя, с мрачным упорством добрых верующих, попавших в руки Инквизиции, стараясь никому не навредить. Она называла имена тех, кому уже нечего было бояться в этом мире. Тех, кому уже нечего было ждать. Имена мертвых.

Они собрались на сеновале, на берегу Теску, пользуясь долгими июньскими вечерами, светлыми и ласковыми. В лучах заходящего солнца золотились высокие луговые травы, а река искрилась. Как всегда, молодежь — миловидная Себелия Саллес с длинными косами, ее брат Пейре, их друг Гийом Дюран — стояли на страже в отдалении. Если бы вдруг появился бы кто–то нежелательный, то они сразу же подали бы знак собравшимся, и кое–кто спрятался бы в кустах. В этот вечер в Верльяк, в убежище Старшего, пребывали трое добрых людей и послушник. Это, конечно, не очень осторожно, но не было лучшего способа, чтобы утешить впавших в отчаяние верующих. Кроме того, им необходимо было обсудить сложившуюся ситуацию, которая требовала принятия срочных решений. Уже раздавались голоса о том, что Церкви следует временно свернуть свою деятельность и укрыться в Италии. Но как же верующие? Не просить же целые деревни сняться с мест, бросить всё и двинуться в далекое изгнание, вслед за добрыми людьми? А как оставить здесь, в этой земле, осиротевших без пастырей верующих? Но сейчас Старший, Мессер Пейре Отье, проповедовал о Пятидесятнице. Рядом с ним стояли его ученик Санс Меркадье, недавно крещеный юноша, с которым он почти не расставался, и его старый друг, добрый человек Пейре де Ла Гарде, пришедший со своим послушником Пейре Фильсом. Затем, после короткого ужина на воздухе, когда верующие и добрые люди по–братски, хоть и на малое время, разделили между собой в этой обездоленной ночи хрупкий мир и радость единения, пастырь, приходящий ночью, и молодой послушник должны были идти в Бельвез, в сопровождении верующих, обеспечивавших им защиту.