Буллит уже был в приемной Хауза, когда мимо промчался краснолицый господин, на толстой губе которого вздрагивала погасшая сигарета, не иначе, трехчасовой разговор в тиши полковничьего кабинета был жарким.
— Погодите минуту, Буллит, хочу проветрить кабинет, — произнес Хауз, вынося на раскрытых ладонях пепельницу, полную окурков. — Не человек, а топка паровозная, извольте взглянуть!..
— Поневоле станешь топкой паровозной, когда происходит такое!.. — отозвался Буллит и, взглянув на Хауза, будто уперся в его глаза испытующе.
— Заходите, заходите, сейчас закрою окна… — произнес Хауз, быстро возвращаясь в комнату. — Табачище бог знает какой, дым будто проник в камень… Нет–нет, я не шучу… — он взял со стола мраморную карандашницу, смешно повертел ее в руках, понюхал. — Извольте убедиться, — протянул он карандашницу Буллиту, смеясь. Смех у него был какой–то округлый, погромыхивающий, полковничий смех. — Венгр, а манера прусская: когда говорит, все сует нос к твоему лицу, хотя секрета, собственно, никакого… Как кайзер, тот тоже тыкал мокрым носом в щеку!.. — он подошел к окну, но, прежде чем закрыть его, взглянул во тьму, вздохнул всей грудью. — Минувший день был с теплым и мягким ветром, такой бывает только в Париже… Вечером выбрались с президентом в Барбизон, там рощи необыкновенные… Только и слышал от него: «Дышите глубже, друг мой! Глубже дышите!..» — он закрыл окна, медленно пошел к письменному столу, взглядом приглашая Буллита занять место в кресле у стола. — Ну, как ваша миссия в Москву? Из вашей финской депеши я понял, что все сложилось как нельзя лучше?.. Однако как все–таки это было?.. И, пожалуйста, подробнее, подробнее, не опускайте деталей!.. — он устроился удобнее в кресле, дав понять, что слушает. Это у Хауза профессиональное — когда каждая встреча заканчивается докладом, без мягкого кресла с удобными подлокотниками не обойдешься. — Итак?..
— Да есть ли у вас время?.. — улыбнулся Буллит, обратив внимание на то, как удобно устроился в' своем кресле Хауз, такое предполагало многочасовой разговор.
— Да, конечно… — он вдруг взглянул на окна. — Здесь светает теперь в шесть, а президент завтракает в четверть седьмого… — рассмеялся Хауз громко, он не таил смеха, хотя, вопреки полковничьему званию, считал себя человеком глубоко штатским, но смеялся как истинный военный. — Дождемся, пока президент пойдет к завтраку!..
— Ну что ж, я готов… — согласился Буллит, он понимал, что эта ночь будет у него бессонной.
Буллит начал говорить. Он полагал, что хронология дает ему преимущества, позволяя слушателю как бы проследовать с делегацией к месту назначения и быть свидетелем всех ее встреч, поэтому выстроил рассказ в точном соответствии с тем, как события развивались. Чтобы все сказанное было убедительным, он сопроводил рассказ точными именами русских, с которыми беседовал, не обойдя названия вокзалов, отелей, улиц, площадей, с которыми так или иначе были связаны нехитрые маршруты делегации, как, разумеется не обошел и дат… Таким образом, возник своеобразный дневник, помеченный числами и часами этого трудного марта. И, конечно, присутствовало главное, разговор по существу — английский текст проекта договора, как этот текст был выработан в Москве, лег на стол Хауза.
С чисто профессиональной прилежностью Хауз слушал Буллита, подавая реплики лишь в той мере, в какой это требовалось, чтобы дать понять рассказчику, что его слушают с вниманием, какого заслуживает доклад важности первостепенной… Но и Буллит был не промах, он понимал, что, замкнувшись в молчании, Хауз может копить и возражения. Какие?.. Ну, разумеется, Колчак, его наступление на Москву, его победы, по данным парижских газет, головокружительные, могущие повлиять и на итоги миссии… Поэтому Буллит должен был предупредить возражения Хауза и осторожно их парировать. Можно допустить, что Колчак — сила, но успехи его преувеличены. Как свидетельствуют наблюдения Буллита, кстати, подкрепленные и данными Птита, который отнюдь не новичок в русских делах, крестьянская Россия на стороне Ленина, как, разумеется, и рабочая, а это важно. К тому же военная организация большевиков крепче, а тыл сплоченнее. Высказав все это с воодушевлением человека убежденного, Буллит как бы снял возражения Хауза, тот принял мнение главы миссии к сведению. Таким образом, в эту мартовскую ночь девятнадцатого года Буллит доложил человеку, направившему его в Москву, об итогах поездки, и эти итоги были приняты едва ли не с благодарностью.
Читать дальше