Савва Дангулов - Государева почта + Заутреня в Рапалло

Нет, Сергей не пошлет депеши Дине, он явится внезапно.

Едва ли не в тот самый послеобеденный час, когда поезд с миссией Буллита прибыл на Северный вокзал французской столицы, автомобиль с Крайновым остановился у подъезда гостиницы «Европейской» в Петрограде — неделя не столь уж великий срок для миссии, которой обременил Крайнова Карахан, но ее оказалось достаточно не только для поездки в соседнюю страну, но и возвращения на родину.

По звонку из Гельсингфорса Крайнову была отведена комната, выходящая двумя своими окнами на филармонию, здесь он имел обыкновение останавливаться во время своих петроградских командировок и, конечно же, последний раз, когда приезжал сюда встречать Буллита вместе с Чичериным. Тот раз чичеринские апартаменты были в конце коридора, впрочем, Георгий Васильевич вернулся в них и теперь, сочтя необходимым проститься с американцами в Петрограде. Край–нов успел расположиться в номере и даже развернуть утренний выпуск «Красной газеты», когда в дверь постучали. Стук был не столько робким, сколько осторожно–корректным. В дверях стоял Чичерин.

— Как поживает шведская корона? — не без озорства приветствовал он Крайнова. — Намерена она вернуть рабоче–крестьянское золото?

— К шведам не подступишься, готовы отдать золото только тем, от кого получили… одно спасение — вернуть в Зимний Александра Федоровича… — ответствовал Крайнов, сохраняя беспечальную чичеринскую интонацию.

— По современной политической погоде эта цена не столько низка, сколько высока, — откликнулся Георгий Васильевич, он продолжал шутить, хотя на душе было не так уж весело: честное слово, жаль было золота, по нынешним голодным временам отнять у России золото — значит, оставить еще один русский город без хлеба. — Американцы проехали Стокгольм при вас?.. — спросил Георгий Васильевич. — Телеграммы о колчаковском прорыве застали их в Швеции?..

Вот это истинно тревожило и Станислава Николаевича: как ни важен был вопрос о русском золоте, похищенном благополучными шведами, подробности, относящиеся к возвращению Буллита в Париж, были и для Крайнова важнее.

— Буллита я не видел, но говорил с нашим русским, Цветовым, при этом на тему, которая нас может интересовать… — произнес Крайнов. — Телеграмма о кол–чаковских победах, как я понял, прибавила американцам скорости — они пробыли в Стокгольме всего одну ночь…

— Скорости прибавила, не настроения? — спросил Чичерин.

— Как я понял Цветова, настроение не стало лучше…

— А почему?.. Ведь речь шла в телеграммах не о победах Красной Армии, а о победах Колчака?. — в вопросах Чичерина была настойчивость. — Настроение, по крайней мере у Буллита, должно быть определенно лучше. Не парадокс?..

— Парадокс, конечно, Георгий Васильевич, — не скрыл смеха Крайнов. — Я еще в Москве заметил: Буллит радовался нашим успехам и огорчался успехам Колчака… Конъюнктура?.. Конечно же, если тебе лично это выгодно сегодня, ты можешь и отторгнуть себя от интересов президента…

— Вы полагаете, Буллиту это выгодно?

— Не сомневаюсь… до поры до времени, конечно… Буллиту померещилась… новая ситуация?

— О новой ситуации говорить, быть может, и рано, но о первых ее признаках, пожалуй, можно уже сказать… они есть.

Чичерин взял графин, наполнил стакан, вынес на свет. Вода не пузырилась, она казалась вялой, городской, отдающей бледным ультрамарином. Он попробовал отнять, видно, цвет воды давал точное представление об ее вкусе. Чичерин поморщился.

Мы ничего не знаем, как создавалась миссия, кто стоял, так сказать, у ее колыбели, а между тем ответы на все наши вопросы как раз здесь…

— А полномочия Буллита не отвечают на этот вопрос? — спросил Крайнов. Он, человек ума практического, решил, что надо смотреть в корень — полномочия.

Полномочия… скорее усугубляют сомнения, чем рассеивают, — заметил Чичерин. Действительно, как помнит Георгий Васильевич, полномочия были конкретны, удостоверяя личность Буллита, и заметно расплывчаты, когда речь шла о прерогативах миссии. — Но есть смысл постичь проблему глубже, я говорю о таит; того, как создавалась миссия, кто персонально был лричастен к этому…

Если мне память не изменяет, еще в Москве Буллит больше говорил о Хаузе, чем о Вильсоне, — заметил Крайнов.

— Вы так полагаете, о Хаузе…

— Именно о Хаузе. Хорошо помню, как меня это озадачило, Георгий Васильевич…

— Пожалуй, вы правы, — подтвердил Чичерин. — Правы…