Савва Дангулов - Государева почта + Заутреня в Рапалло

Ленин еще не оправился после ранения. Автор воссоздал обстановку и подробности той встречи, при которой интервенция союзников и вывод их войск рассматривались во взаимосвязи с выплатой царских долгов.

Ленин был стеснен в движениях и поворачивался с трудом — «незримый рецидив, где–то рядом с позвонком залегла пуля. В положении туловища есть точка, когда пуля напоминает о себе.

— Господин Буллит, — твердо сказал Ленин, — прошу понять нас и передать своим коллегам… Не объясняйте нашу сговорчивость слабостью. Эта сговорчивость в нашем желании договориться… — и его лицо, освещенное улыбкой, посветлело».

Спустя три дня Ленин принял Стеффенса. Американский литератор и журналист приехал в Москву вместе с Буллитом. Чичерин рекомендовал Стеффенса так: «К нам хорошо относится. Друг новой России». Приезд их пришелся на те дни, когда мутная волна газетной лжи и провокаций захлестывала буржуазную печать; она распространяла дикие несуразицы и небылицы. Стеффенсу на всю жизнь запомнилась встреча с Лениным, а больше всего высказанное им убеждение: «Издревле ничто так не способствовало сплочению России, как борьба с интервентами».

По непредвиденным обстоятельствам Ленин не смог выехать в Геную. Делегация, сформированная им, изменений не претерпела. В этом сказалось отношение Ленина к Чичерину, его вера в наркома.

Отелю «Палаццо д'Империале» суждено было стать резиденцией нашей делегации — трехэтажный особняк, окруженный парком. Конференция шла в генуэзском дворце Сан — Джорджо, в зале, который, может быть, еще в старину был назван стряпчими Залом Сделок.

В этом зале прозвучало историческое выступление Чичерина. Он говорил о мирном сосуществовании, и, опираясь на эту формулу, мир обретал надежду на успех нового курса в международных делах. Чичерин впервые ратовал за созыв конгресса, призванного поднять народы в защиту мира, за возможность и необходимость разоружения. Оратор перекрыл не только огромность дворцового зала, но и просторы человеческого сознания. Первая речь советского дипломата за пределами Советов прервала блокаду. Ллойд Джордж даже привстал от изумления — русский делегат безупречно говорил по–английски! А полемизируя с французским министром Барту, Чичерин произнес блестящую речь по–французски, заставив утихнуть гул зала, а закончил речь в внимательной тишине. Аудитория в полной мере оценила скрытую внезапность аргументов Чичерина, их действенность и непререкаемую логику.

А как волновался Зал Сделок, когда огласили сообщение о том, что Германия заключила сепаратный договор с Россией! Ллойд Джордж и другие делегаты Антанты были потрясены новостью, Чичерин бесконечно радовался успеху! Вдумайтесь только — сегодня в Рапалло заключен первый равноправный договор с Западом, первый! Это был плод коллективного ума, он проявился в достоинствах тех дипломатов, которые составляли нашу делегацию в Генуе. Чичерин и его товарищи заставили дипломатических оппонентов отказаться от спесивого высокомерия.

Позади остались две недели труднейшей генуэзской маеты. В живописании конфликтов на конференции, ее подводных течений, затаенной остроты дискуссий, вежливых оскорблений, высокомерия министров можно найти немало психологических нюансов.

Нельзя умолчать о других членах дипломатической миссии, с которыми нас близко познакомила «Заутреня в Рапалло». Это прежде всего Леонид Борисович Красин, его помощь стране в годы гражданской войны и послевоенной разрухи трудно переоценить. Он был озабочен стройкой новых электростанций в Шатуре и Кашире, сооружением железных дорог в России.

Не случайно состоялось столько дружеских и деловых встреч Красина с первооткрывателем новых земель, великим романтиком и самоотверженным другом Советской России Фритьофом Нансеном. Бессмертному норвежскому ученому и гуманисту импонировало созидательное начало в самом характере русской революции. Его личная помощь нам в те годы, помощь голодному Поволжью, Петрограду и другим районам Советской России незабываема. По его добрым картам, по его милосердным лоциям шли из Канады и портов других стран суда с хлебом.

Ошибочно было бы думать, что самые трудные дипломатические поручения были связаны у Красина с проблемами экономики. Когда Великобритания согласилась на мирный договор с нами, то потребовалось заключить его срочно. Англичане предоставили Красину миноносец, через двое суток Красина доставили с берегов Ла — Манша в Ревель (Таллин), и Красин выполнил поручение, беспрецедентное во всей истории дипломатии. В нашем распоряжении было лишь десять дней, но уже через неделю ожидаемое в Лондоне согласие Советского правительства было подтверждено радиотелеграммой.